Неотразимый обольститель - Бетина Крэн

Последовала длинная пауза, во время которой сердце Коннора чуть не остановилось.

– Во дает! – завопил Делани, хлопнув его по спине.

Раздался смех, на лица мужчин вернулись улыбки. Несколько человек поднялись и, качая головами, направились к двери. Они хлопали Коннора по плечу и, выходя, обменивались друг с другом замечаниями по поводу того, на какие жертвы готовы пойти некоторые из-за женщин. Но адвокат заметил, как они переглядывались с Чарлзом Мерфи. Его явно передавали в заботливые руки помощника партийного лидера. Когда двери закрылись, он подобрался, чувствуя: все, что произошло только что, было всего лишь разминкой. А вот теперь дошла очередь до главного. Мерфи, обычно неразговорчивый, и теперь сидел молча, разглядывая Коннора и обдумывая его версию произошедшего в пансионе. Потом он взглянул на Делани и поднялся, чтобы выглянуть в окно.

– О чем ты, черт побери, думал, парень? – Делани подошел к Коннору поближе, жуя незажженную сигару. – У тебя есть платформа и партия, которая доставит тебя прямиком в конгресс. Прими мой совет – забудь про женщин до конца выборов. А сладкие речи прибереги для избирателей.

Коннор заметил угрозу в непроницаемо-темных глазах Делани и его по-бульдожьи сжатых челюстях. Затем Мерфи отвернулся от окна и послал помощника переговорить с газетчиками на улицах и скупить все оставшиеся у них номера. Когда тот ушел, Мерфи сложил на груди руки и уселся на подоконник.

– Меня назначили проследить За твоей кампанией, Барроу, – начал он. – И я сделаю все, чтобы тебя избрали. Но ты должен помогать. Больше никаких визитов в богадельни, приюты или больницы. Люди, которые там обитают, не голосуют.

– А ты никогда не задумывался о том, что, может, стоит дать им право голоса?

Мерфи нахмурился еще сильнее.

– Они тебя растрогали, не так ли? Коннор тщательно взвешивал слова.

– Кое в чем они правы.

Помощник босса с раздражением вздохнул.

– Не будь тупоголовым, Барроу. Ты должен понимать, что так быстро поднялся в рядах нашей партии вовсе не благодаря своему обаянию или политическому чутью. Босс Крокер выпестовал тебя и подготовил для работы в правительстве, потому что ты – компромиссная фигура. У тебя голубая кровь и гарвардское образование, что устраивает «фрачное» крыло партии, и примесь простонародности, которая делает тебя приемлемым для завсегдатаев пивных баров. Нам нужны и те и другие, чтобы победить на выборах. Но ни одна из сторон не поддержит слишком мягкосердечного кандидата. Не позволяй сердцу приказывать голове – или ты упустишь свое многообещающее будущее.

И снова Коннору пришлось очень осторожно выбирать слова.

– Мое сердце не обливается кровью при виде страждущих, Мерфи. – Нахальство в его улыбке при желании могло сойти за решимость. – То, что я выслушиваю всех, не обязывает меня что-либо предпринимать. Это первый принцип политика: слушай, но ничего не обещай. У меня нет ни малейшего намерения проиграть выборы или лишиться будущего.

Мягкосердечный! Это слово крутилось у него в голове, когда он вместе с Мерфи покинул «Таммани Холл», направляясь на первое предвыборное собрание... в независимую организацию мелких торговцев. Между напоминаниями о том, кого следует запомнить и какие вопросы могут поступить для обсуждения, Коннор безуспешно пытался освободиться от напряжения, вызванного устроенной ему головомойкой.

Он много лет проработал в комитете демократической партии, где всем заправляли лидеры «Таммани Холла». Организация приняла его, когда он не имел ничего за душой, и с тех пор помогала ему вести дела и приобретать влияние. Они вырастили его, сделали из него кандидата с большим политическим будущим. Почему он позволяет, чтобы симпатии к Беатрис фон Фюрстенберг мешали его политической карьере, заставляли его пренебрегать партийными обязанностями? Как может обещание, данное женщине, с которой он познакомился всего две недели назад, сравниться по важности с теми узами, что связывают его с «Таммани Холлом»?

Мягкосердечный...

Вначале Коннор убеждал себя, что поддался шантажу со стороны Беатрис только для того, чтобы помешать ей обратиться в газеты. Но сейчас ему становилось понятно, что настоящей причиной его сотрудничества был личный интерес к самой Беатрис. Как это выразились ребята в зале заседаний? «Воспользовался священным доверием избирателей, чтобы подобраться поближе к юбке». Слишком похоже на правду. Слушая, как Мерфи представляет распорядок его предвыборной деятельности на каждый день до конца недели, Коннор ощутил, что все сжимается у него внутри. Ему надо прекратить с ней всякие отношения, и как можно быстрее. Ему предстоит избирательная кампания. Никаких больше публичных «убеждений», никаких вынужденных экскурсий туда, где царят нищета и несправедливость... Чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, что ее драгоценный «банк» – это, возможно, решение всех вопросов. Если он поможет ей раздобыть разрешение – конечно, по-тихому, не вызывая шумихи, – то освободится от обязанностей по отношению к ней. А когда кампания закончится и он станет конгрессменом США – тут Коннор улыбнулся, – тогда появится масса времени, чтобы познакомиться получше, и, возможно, удастся изменить ее мнение о мужчинах и романтике.

Следующие два дня Беатрис провела в окружении экономистов и специалистов по финансовым операциям и еще продолжала разрабатывать предложения по открытию ново-гр банка, чтобы представить их на собрании членов правления. В этот день, как обычно вечером, вернулась Присцилла. На этот раз не было никакого взрыва негодования в холле, никакого возмущения, никаких слез. Племянница обменялась несколькими словами с Ричардсом, сняла шляпку и с несчастным видом поднялась в свою комнату. Вскоре в дверях кабинета Беатрис появились Диппер и Шоти для ежедневного доклада.

– Ну, мы больше не работаем на кухне, – доложил Шоти.

– У нас теперь новый проект, – пустился в разъяснения Диппер. – Оборудуем новую спальню для женщин. И все было бы хорошо, – он взглянул на Шоти, и тот втянул голову в плечи, – если бы господин Джеффри хоть немного помог нам.

– Он был прав – там на чердаке один хлам, – вмешался Шоти.

– Вот тот комодик был точь-в-точь такой, как у моей мамаши еще на родине, – возразил Диппер. – Маленько воды и мыла...

– Да, а кто будет возиться с водой и мылом? – заспорил Шоти. – Мы. А у нас и так все руки уже обварены. – И он выставил свои покрасневшие от воды лапищи.

– Ой, не действуй мне на нервы! Ты становишься таким же, как он. – Тут Диппер повернулся к Беатрис. – Старина Джефф всегда норовит улизнуть... Он был во дворе, играл в мячик, хотя должен был выносить помои.

– Ну надо же парню хоть когда-нибудь отдохнуть, – снова встрял Шоти.

– Что меня прямо-таки выводит из себя, так это то, что он все время заигрывает с девчонками. – Диппер скрестил руки и скорчил неодобрительную физиономию. – То одной улыбнется, то другой подмигнет. Наша как будто бы этого не замечает.