Вольтер и его книга о Петре Великом - Евгений Францевич Шмурло

трояко: Maffeu, Matheof, Matéof (№ 148, 295). Очевидно, не особенно задумываясь о согласовании форм, которыми ему приходилось пользоваться, Вольтер берет ту, которая в данную минуту оказывается у него готовой, под рукой. Вот почему город Пултуск идет у него то под своим настоящим именем, то превращается в Pultesh[396]. А наряду с этим Вольтер без малейшего искажения пишет: Bathurin, Pronia, Gallitzin, Gollovin, Soltikoff, Scavronski, Tolstoy[397].

Некоторые искажения, надо думать, скорее всего, простые описки переписчика, недосмотр наборщика: Saïk, Jumalac, Naiova, Kexksolm, Stokolhm, вместо Jaïl, Jumala, Narova, Kexholm, Stokholm (№ 1, 29, 245, 298, 300).

Миллер обратил внимание Вольтера на плеоназм в словах son fils Alexis Michaelovitz, le fils de Michel; но, быть может, автор хотел этим оборотом пояснить французскому читателю смысл чуждой ему формы «Michaelovitz» (№ 130).

Настоящее гонение предпринял Вольтер на букву W, и, конечно, с достаточным основанием[398]: он совсем изгнал ее из своей книги, соглашаясь сохранить, самое большее, в подстрочных, пояснительных примечаниях[399]: буква эта чужда французскому алфавиту. Однако страстное гонение на нее, думается, стояло в известной связи со сложившимися отношениями к Миллеру. В своих тяжеловесных посылках, бесконечных «дополнениях» и «указаниях» этот «немец» прямо душил его отвратительным нагромождением согласных sch, tsch, witsch, а в его тетрадях на каждом шагу приходилось натыкаться на такие слова, как Sawa Storoschewski, Wosdwischenskoe, Tscheglovitoi, Wasili Wasiliewitsch, Fedorowitsch, Michaelowitsch, Matfeow, Preobraschenskoe, Pereslawskoe, Koschuchowskoi, Tschukotski, Kutschka. Не помогало и «облегченное правописание»: Tschouvaches, Tscheremisses, Tchiricoff, Tsherdyn. Какая французская глотка переварит эти шипящие звуки?! Ведь «парижанки» и «женщины» с понятным отвращением швырнут в сторону книгу, где такая невозможная, неудобопроизносимая орфография! Довольно с них «Нижгорода», «Камшатки» (Nischgorod, Kamshatka), избежать которых никак не удалось. Нет, положительно этому немцу следует пожелать побольше мозгов в голове и поменьше согласных![400]

Позволительно этой неприязнью к «немецкому» алфавиту объяснить (конечно, до известной лишь степени) упорство, с каким отказывался Вольтер писать отчество великого князя Ивана III и царя Ивана Грозного через Wassiliewitsch, а пользовался формой Basilides или Basilovitz (Сводка № 70; ср. письмо Шувалову, 11 июня 1761 г.).

Дополнение к главе четвертой

I. ИСПРАВЛЕНИЯ РУКОПИСНОГО ТЕКСТА

1. Не верно, говорит Ломоносов, будто Архангельский порт недоступен морским кораблям в течение 9 месяцев: р. Двина обыкновенно бывает свободна ото льда с половины мая до Покрова, то есть в течение 4 с ½ месяцев; таким образом навигация прерывается всего на 7 с ½ и даже только на 7 месяцев в году, – и уже в самом первом издании «Истории» мы читаем: «ce port de mer. Il est à la vérité inabordable sept mois de l’année». См. № 24[401].

2. Москва, продолжает Ломоносов, стала столицей не в XV в., а со времен Калиты, около 1320 г. – Вольтер, вероятно, не желая отягощать книгу новым именем, совсем выкинул из нее эту фразу (с. 401)[402].

3. Петр родился не 28 января, а 30 мая. См. № 141.

4. Царевна Софья была не младшей дочерью царя Алексея от первого брака, а третьей – «la princesse Sophie, la troisième des filles du premier lit du czar Alexis», – читаем мы у Вольтера. См. № 143.

5. Царевна Татьяна была не сестрой, а теткой царевны Софьи. Судя по ссылке на страницу и по тому месту, какое занимает это указание в ряду других, можно думать, что Вольтер говорил о Татьяне в последних строках третьей главы, в связи с желанием царевны Софьи выдвинуться и играть более видную роль при больном, умирающем царе Федоре – Вольтер и на этот раз предпочел совершенно умолчать о царевне Татьяне, чем делать соответствующие изменения. Ср. с. 433.

6. По-видимому, у Вольтера была фраза, в которой говорилось, что царевна Софья, готовясь стать второй Пульхерией, покинула монастырь; Ломоносов указал, что в ту пору она еще продолжала жить во дворце и покидать монастыря ей было не для чего – «ne prit point le parti du couvent», – читаем мы у Вольтера (с. 433).

7. Уезжая в 1697 г. за границу, Петр поручил управление не Нарышкину, Голицыну и Прозоровскому, а Т. Н. Стрешневу и князю Ф. Ю. Ромодановскому – именно эти два последних лица и показаны в печатном тексте. См. № 212.

8. Царевича Александра Арчиловича Имеретинского Вольтер назвал «prince d’Arménie». Ломоносов указал на эту ошибку, и в печатном тексте она была исправлена: царевич назван «prince de Géorgie». См. № 217.

Этими восемью исправлениями Вольтер обязан Ломоносову (Прил. I); но есть еще девятая ошибка, указанная в Ремарках; тоже в рукописи:

9. Говоря в одном месте о Троице-Сергиевом монастыре, Вольтер определил его положение в 12 лье от Петербурга – этой ошибки также не встречается ни в одном печатном тексте. См. № 164.

Последнее исправление, между прочим, новое доказательство тому, что дошедший до нас текст Ремарок позднейшей редакции.

Сохранилось указание, позволяющее думать, что Вольтер исправил еще в одном месте свой рукописный текст. «Je suis bien aise que l’agriculture n’ait jamais été négligée en Russie», – говорит он Шувалову в письме 1 августа 1758 г., разбирая по пунктам указания, присланные ему из Петербурга. К чему относится эта фраза? Все сказанное в печатном тексте «Истории» о земледелии, точнее говоря, о плодородии русских земель[403], прямого отношения к ней не имеет, и надо думать, первоначальный текст, в соответственных местах, не везде был таков, каким он стал известен нам теперь.

II. ИСПРАВЛЕНИЯ ПЕЧАТНОГО ТЕКСТА

1. По дороге из Петербурга в Пекин караваны, по первоначальному тексту, почти не встречают гор (à peine une montagne); в новом издании: à peine une grande montagne. Кроме того, точнее определен сам путь, каким идут караваны: en passant par les plaines des Calmoucks et par le grand désert de Cobi. Эта поправка указана еще в предисловии ко 2-му тому «Истории». Очевидно, «les plaines» и «le grand désert» должны были служить подтверждением основной мысли Вольтера; недаром в письме к Шувалову он продолжает защищать ее и говорить о «почти полном отсутствии гор», чем вызвал Миллера на новое возражение. См. № 8 и Приложение II, параграф 2.

2. Первоначально положение Петербурга Вольтер определил «у слияния р. Невы с озером Ладогой» (à la jonction de la Neva, et du lac de Ladoga), то есть, в сущности, поставил его на месте нынешнего Шлиссельбурга. Ошибка была исправлена, но механически, и хотя город, в новых изданиях, стоит уже на устье Невы, но в то же время нисколько не удалился и от Ладоги: à l’embouchure de la Neva et du lac Ladoga. Эту простую и недостаточную замену слов