О, счастливица! - Карл Хайасен

Действуя вопреки приказам, Фингал взял из Пухлова дома на колесах «АР-15» и по решетке взобрался на непрочную крышу. Там, в заплесневелой шляпе-сафари и новой камуфляжной парке, он и выжидал. И хотя он не мог разглядеть Багамские острова, ему открывался превосходный вид на грунтовую дорогу и канал в поле.

С суши или с моря, думал Фингал, пусть только эти уебки попробуют.

Винтовка отменно ощущалась в руках, она успокаивала нервы. Он задумался, какими стволами вооружены натовские коммунисты. Русскими, предполагал Бод Геззер, или северокорейскими. Фингал решил забрать себе один у первого солдата, которого застрелит, в качестве сувенира. А может, и ухо ему отрежет – он слыхал о таких зверских обычаях за те три недели, что провел в армии, от сержанта-инструктора, побывавшего во Вьетнаме. Фингал не знал, что делать с откромсанным натовским ухом, но уж точно припрятал бы его куда-нибудь, где не нашла бы ма. И с оружием то же самое. Мать ругалась за оружие с тех самых пор, как обнаружила Иисуса – Дорожное Пятно.

После часа на крыше Фингала одолел острый приступ голода. Он украдкой спустился вниз и порылся в холодильнике Пухла, где выискал два засохших куска пиццы с пепперони и банку сардин без костей. Все это Фингал отволок на свой караульный пост. Он заставлял себя есть медленно и смаковать каждый кусочек – когда начнется вторжение, долго, очень долго не будет никакой пиццы.

Фингал дважды палил из «АР-15» на подозрительный шум. В первый раз виновником оказался неповоротливый опоссум (а вовсе не вражеский сапер), уронивший Пухлов мусорный бак, а во второй – лысуха (а не аквалангист-коммандо), которая плескалась в листьях кувшинок.

Береженого бог бережет, подумал Фингал.

Через некоторое время он задремал, прижавшись щекой к холодному ложу винтовки. Ему снилось, что он снова в учебном лагере для новобранцев, пытается отжиматься, а мускулистый черный сержант стоит над ним и обзывает пидором, бабой, чудом мудацким. Во сне Фингал ненамного лучше справлялся с отжиманиями, чем в жизни, поэтому крик сержанта становился громче и громче. Внезапно сержант извлек из поясной кобуры пистолет и заявил, что разнесет Фингалу жопу, если его колени еще раз коснутся земли, что, разумеется, и случилось при следующем отжимании. Сержант в ярости одновременно наступил тяжелым ботинком Фингалу на спину и приставил ствол к его дрожащим ягодицам – и выстрелил…

От удара Фингал очнулся и подскочил, обнимая «АР-15». И тут он снова услышал – не выстрел, а, скорее, хлопнувшую дверь. Он понял, что это уже не сон, а явь. Там, в жужжащей ночи, кто-то есть. Возможно, солдаты НАТО. Возможно, до Фингала донесся хлопок люка башни советского танка.

Подойдя к трейлеру, Бод Геззер и Пухл вздрогнули от грубого нервического окрика с крыши:

– Кто идет? Кто там идет?

Они собирались было отозваться, но тут темнота взорвалась оранжевыми и синими искрами. Град пуль из автоматической винтовки заставил их нырнуть под пикап, где они ругались, ежились и зажимали уши, пока Фингал не выдохся.

Потом Пухл выкрикнул:

– Это мы, придурок!

– Кто – мы? – вопросил голос с крыши. – Кто идет?

– Мы! Мы!

– Назовитесь!

Бод Геззер громко и отчетливо произнес:

– Истые Чистые Арийцы. Твои братья. После существенной паузы они услышали:

– О, бля. Выходите.

Выползая из-под грузовика, Пухл буркнул:

– Ну вот, пожалуйста, – бестолковый бритоголовый.

– Тише, – сказал Бод. – Ты слышишь?

– Твою бога душу мать.

Еще одна машина быстро удалялась по грунтовке. Пухл нащупал пистолет:

– Что будем делать?

– Догоним ублюдков, – ответил Бод. – Как только снимем с крыши Джона Уэйна-младшего[25].

Когда в зеркале заднего вида показались фары, грудь Тома Кроума сжалась. Джолейн Фортунс обернулась посмотреть.

– Прямо как в кино, – сказала она. Кроум велел ей держаться крепче. Не прикасаясь к тормозам, он свернул с дороги, на грунтовую обочину. Они скакали по кочкам и тряслись, пока не остановились в редкой поросли казуарин.

– Открой свою дверь, – приказал он, – но не вылезай, пока не скажу.

Они пригнулись на переднем сиденье, головы в каких-то дюймах друг от друга. Услышали, как подъезжает грузовик, громыхание широких покрышек по слежавшейся земле.

Внезапно Джолейн прошептала:

– Интересно, что бы в таком положении делала Марта Стюарт[26]?

Кроум подумал: ну вот, она свихнулась.

– Нет, серьезно, – продолжала Джолейн. – Это женщина, абсолютно бесполезная здесь и сейчас, если, конечно, тебе не приспичило заняться макраме или ящиками для цветов. Видал когда-нибудь старушку Марту по телевизору? Знаешь, сажает всякие там луковицы и печет пироги.

– Соберись, – скомандовал Кроум. Поднял голову и выглянул наружу.

– Лично у меня все из рук валится, когда доходит до такой работы. Полная недотепа. Зато я умею обращаться с ружьем.

– Тихо, – велел Кроум.

– …которое, к счастью, имеется в нашем распоряжении.

– Джолейн, приготовься!

– Совершенно замечательный дробовик.

В темноте Кроум почувствовал, как она придвинулась ближе. Ее щека коснулась его щеки, и он, к собственному изумлению, ее поцеловал. Подумаешь, легкий братский поцелуй, просто чтобы успокоить. Так он себе говорил.

Джолейн обернулась к нему, но ничего не сказала. Пикап быстро приближался. Кроум ощутил, как она провела рукой по его плечу, будто потянулась к нему.

Нет. Она нащупала ключи от машины и проворно выдернула их из зажигания. В одно мгновение распахнула дверь и выкатилась наружу.

– Нет! – крикнул Кроум, но Джолейн уже была у багажника. Когда он добрался туда, она держала «ремингтон».

Дорога вблизи осветилась, насекомые закружились в белых лучах фар грузовика. Кроум торопливо затащил Джолейн за ствол казуарины. Он обхватил ее, неуклюже сжимая между ними дробовик.

– Отпусти, – сказала она.

– С предохранителя не снят?

– Не говори ерунды, Том.

– Шшшш.

Из проезжающего пикапа донеслись громкие возбужденные мужские голоса. Том Кроум не ослабил объятия, пока машина не уехала и ночь снова не стала абсолютно безмолвной.