Земля Великого змея - Кирилл Кириллов

Почему-то в начале их отношений подобного не случалось. Встреча, мимолетные поцелуи и расставание под утро, наполненное фальшивым, по крайней мере с его стороны, трагизмом. Теперь же отношения начали углубляться как будто на ровном месте. По временам Мирославу казалось, что донья Марина представляет себя его женой. Со всеми положенными к тому атрибутами, детьми, хозяйством, пряжей при свете лучинки и мурлыкающим котом на печке.

Нет, воин отнюдь не был против детей, хозяйства, да и кота, хотя больше любил собак, но когда-нибудь потом, совсем не сейчас. Более того, не с Мариной. Она очень нравилась ему как женщина, но груз за ее плечами… Другая страна, Кортес, возможно, Куаутемок… Стоила ли она того, чтоб вступать в смертельную схватку с такими противниками? Ему так не казалось.

И вестей от Ромки не было. Истапалан, где он пропал, несколько дней назад был смыт в озеро, а на развалинах и вокруг хозяйничали мешики. Значит, Ромка может либо бродить где-то в зарослях, не в силах пробраться через заслоны ни в Тескоко, ни в Талашкалу. Либо погиб, либо захвачен и переправлен в Мешико, а это то же самое, что погиб. Лучше уж сразу, чем на алтаре под мясницким ножом. Отправиться бы туда, посмотреть на месте, что да как. Мирослав нахмурился. Он прекрасно понимал, что сейчас, когда Кортес ушел в очередной поход, совсем не хочет покидать город, дворец касика и… донью Марину. Причем не хочет настолько, что выдумывает такие отговорки, что сам бы посмеялся над ними в голос всего пару месяцев назад. А ведь там пропадает не просто человек, вверенный его заботам. Там его друг, боевой товарищ, с которым прошли они огонь и воду в самом прямом смысле. Мальчик, на его глазах превратившийся в юношу и теперь становящийся мужчиной. И неужели допустит, чтоб не стал?

Мирослав удивился сам себе, он никогда не ведал радости, равно как и горести отцовства, но то, что испытывал сейчас, по его представлениям и должно было означать беспокойство родителя по своему чаду. Нет. Такие мысли надо замуровать в горшок и выкинуть за борт разумения до тех пор, пока не отыщется Ромка. Придержав гриву иссиня-черных волос, он осторожно переложил изящную головку со своего плеча на подушку. Стараясь не скрипнуть кроватью, слез, натянул порты. На носочках прокрался по студеному полу до плетеного шкафчика в углу. Извлек из него чиненый-перечиненый камзол, по карманам и петелькам коего было рассовано изрядное количество ножей. Накинул на плечо матерчатую перевязь с подвешенной на кольцо саблей и, стараясь не выдать себя скрипом, выскользнул за дверь.

Один из военачальников, имени которого Куаутемок все никак не мог запомнить, на коленях вскарабкался по ступенькам трона и ухватил повелителя за край одежды:

— О великий, прикажи напасть на teules и использовать наше новое оружие. Мы сможем подкатить его по дамбе и ударить из-за города. Навесом. Они сейчас не ждут нападения, к тому же расстроены неудачей. Лазутчики докладывают, что с ними сам Кортес. Убив или захватив его, мы сломим их волю!

Куаутемок, тяжко опираясь на головы золотых зверей, поднялся с трона. Кривясь от рези в правом боку, спустился мимо распластавшихся на полу касиков и подошел к окну, выходившему в необъятный двор прямо за дворцовой стеной, где располагались военные мастерские.

Две сотни обнаженных мастеров пилили, строгали, заводили бревна, натягивали канаты. Несколько готовых и разобранных для удобства транспортировки машин стояли в сторонке, заботливо укрытые от дождя и посторонних глаз белой материей.

Дальше, на внешних стенах, каменщики выкладывали зубцы, чтоб стрелки могли прятаться за ними, натягивая луки и закладывая камни в пращи. Как муравьи, сновали рабочие, подтаскивая гипсовую пыль для раствора и доски для лесов. Жрецы в темных одеждах вели два десятка замурзанных, изможденных мужчин и женщин, прихваченных за шеи с помощью хитрой конструкции из палок и веревок. Наверное, собирались принести их в жертву над фундаментом новой сторожевой башни, замуровать тела в специальную камеру — чтобы крепче стояла. Малоразличимые отсюда фигурки расширяли дамбу в Талкопан, на которой сгорели башни-махины, символ величия teules, попутно пристраивая к ней хитрые ловушки, а дальше, в белесой дымке, терялся городок Шальтокан, который мог стать ключевым в истории освобождения родной земли от захватчиков. Правда, мог и не стать.

Ведь совсем недавно Куаутемок и его свита были уверены, что поворотной точкой войны станет победа в Истапалане. Но не случилось. Teules не повернули, даже особо не заметили поражения. Уже через несколько дней, собрав новые отряды, они устремились к Шальтокану и Чалько.

Чалько! Это название внушало великому правителю дрожь и трепет. Впервые за несколько столетий покоренные Мешико народы, сами, без помощи чужаков отважились выступить против верховного правителя. И наголову разбили его огромную армию.

А чего хотеть с такими-то военачальниками? Он оглянулся на низкорослых, бочкообразно раздувшихся от обильной пищи касиков и вздохнул, вспомнив teules и людей из подвластных народов. Поджарые, быстрые, уверенные в движениях. Настоящие воины и охотники, а не эти увальни.

Но даже если и так — Куаутемок снова отвернулся к окну, — как могут белые люди постоянно побеждать? Ведь против них все время выходят армии, во много раз их превосходящие. Любой бы убоялся, а они нет, прут вперед, как раненые кабаны. Может быть, они лучше молятся своим богам, чем мы, и поэтому их боги даруют им больше силы и удачи? Да нет. Мы молимся больше, в наших храмах ежедневно приносятся в жертву тысячи людей, потому наши боги должны благоволить нам сильнее.

А может, дело не только в молитве? Еще в одной книге он с помощью захваченного переводчика прочитал про десять заповедей, которые надлежит соблюдать всем из их народа — от верховного правителя до последнего раба. В общем, они мало чем отличаются от законов, дарованных мешикам богами Уицлипочтли и Тескатлипока и мудрым змеем Кецалькоатлем. Может, дело в том, что они эти заповеди действительно соблюдают?! Ведь заповедь — это как ограничитель, как запруда на реке. Поставь ее, сузь русло, и вода польется на мельничное колесо с удвоенной силой. Снеси запруду, дай воде течь свободно, и она будет нести свои воды лениво, растекаясь по окрестностям и не выполняя никакой работы. Похоже, то же самое происходит и с его народом, потерявшим веру, молящимся не потому, что так велит сердце, а скорее по привычке и нарушающим данные богами законы направо и налево. Народом, погрязшим в разврате и обжорстве, гнойным нарывом набухающем на завоеванных землях. Неужели пришло время ему прорваться?

Бог войны Уицлипочтли, владыка преисподней Тескатлипока, Великий змей, взмолился про себя Куаутемок, дайте моему народу пережить это смутное время — и клянусь, он вернется, мы вернемся к обычаям предков и будем истово и свято исполнять все данные вами законы! Чтобы снова содрогались улицы мятежных городов под сандалиями непобедимых армий. Чтобы касики отрядов не тащились за ним в паланкинах, а, гордо развернув плечи, шагали впереди. Чтобы женщины рожали здоровых и сильных детей.

Он кашлянул и согнулся от резанувший подреберье боли.

— Повелеваю, — сдавленно произнес он, сдерживая рвущийся наружу кашель, — собрать отряд в шесть тысяч человек и идти по дамбам на Шальтокан. Выступать немедленно. Командование примет. — Он обвел распростертых на полу касиков мутным взглядом налитых кровью глаз и ткнул желтоватым трясущимся пальцем в того, кто хватал его за одежду. — Ты! Остальным подчиняться беспрекословно.