Её любимое чудовище - Кристина Корр

Я опустила руки на лоб и выдохнула, пытаясь унять бешенное сердцебиение и перестать видеть цветные пятна перед глазами.

– Я сейчас, – произнёс он и, видимо, пошёл открывать, совладав с собой. – Что тебе?!

Кто бы там не был, мне его жалко.

– Мой айсир, – раздался мерный голос, вероятно, стражника. Они тут все примерно одинаково говорят, словно специально этому обучены. – Господин Лэйт желает встретиться с вами и забрать дочь.

– Проводи его в гостевую. Я буду через семь минут, – и захлопнул дверь.

Ого, какая точность!

Кровать промялась…

– Пойдём со мной, – мягко попросил волк, нависая сверху. – Хочу, чтобы он видел серьёзность моих намерений и поддержал, когда мы предстанем пред Советом вервольфов.

– Тебя будут осуждать? – спросила осторожно, поднимаясь. В голове всё ещё бродил сладкий туман.

– Меня всегда осуждают, – усмехнулся вервольф. Похоже, он этим очень гордится. – Но только те, кто имеет власть. Потому что власти всегда мало и хочется больше… – распахнул шкаф, натянул рубашку и взял штаны с камзолом красивого песочного цвета.

Я застёгивала платье.

– Это не очень-то удобно. Поможешь?

Хант усмехнулся и оказался за спиной. Несколько ловких движений и платье застёгнуто. Развернул меня к себе лицом и поправил воротник.

– Причешешь мне волосы?

– С удовольствием, – улыбнулась в ответ.

Вервольф внезапно вздохнул и прижался губами к моей шее там, где зудела метка.

– На балу ты будешь самой красивой… – нежно прошептал он, касаясь губами кожи. – Тебе нужно подходящее платье.

– Платье? – удивлённо-испуганно переспросила. – Это опять приглашать модистку? Ну уж нет!

Вервольф рассмеялся, заражая меня весельем.

– А где-нибудь можно купить готовое? – мне реально страшно. У меня теперь фобия булавок.

– Хм… в городе должны быть лавки, – он недовольно скривился. Ему эта идея явно пришлась не по душе.

– Отлично! Вот съездим и выберем, – схватила с трюмо расчёску и кровожадно улыбнулась. – Давай, поворачивайся.

– Звучит угрожающе, – усмехнулся Хант, но повернулся, доверяя мне свою непослушную шевелюру…

Мы явились позже чем через семь минут. Отец Лэйт наверняка нас заждался, но виду не показал. Поднялся с кресла, окинул меня мрачным тяжёлым взглядом и склонил голову, то ли приветствуя, то ли выражая уважение, то ли давая понять, что принимает меня.

– Я поговорил с дочерью, – начал вервольф. Его голос звучал напряжённо и от меня не укрылось, как он взволнованно сжимает ладони. – Она сообщила, что у… сбежавшей модистки в поместье есть любовник, кто-то из прислуги.

Хант вкинул брови.

– Вот как? Это уже какая-то зацепка. Спасибо, я распоряжусь проверить всех.

Лэйт опустил руки по швам, словно собирается отдать честь и повернулся ко мне.

– Я приношу свои извинения за причинённым вам вред, – вервольф настолько опечаленно выглядел, что мне стало немного жаль его.

– Да, ладно… – пробормотала в ответ. – Берегите себя и дочь. Найдите ей достойного мужа с… – я хотела сказать с ремнём, чтобы стегал её по заднице, когда необходимо, но вовремя осеклась. – С твёрдым характером.

– Благодарю. Я позабочусь об этом, – кивнул мужчина и перевёл взгляд на Ханта. – Вэйл…

Волк отмахнулся, поморщившись.

– Забирай дочь и проваливай уже. Жду на бал, но без дочери, – добавил многозначительно и даже виновато улыбнулся.

– Я понимаю, – серьёзно произнёс мужчина и вежливо откланялся.

– А он нормальный, – заметила я, когда дверь за Лэйтом закрылась.

Волк развернул мою голову за подбородок к себе и поцеловал, будто только этого и ждал. Какой он всё-таки ненасытный…

***

Алексан вынырнул из-за колонны и преградил вервольфу путь.

– Доброй ночи, – вежливо поздоровался он, видя, как в звериных глазах Лэйта разгорается страх перемежённый с отвращением и неприязнью. Впрочем, как всегда, стоит только кому-то узнать, о тёмном происхождении Алексана.

– Не могу ответить тем же, Ваше Высочество, – процедил волчара, желая уйти.

– Как знать, – улыбнулся Алексан и призвал силу. Глаза заволокло тьмой.

Главное… не потерять рассудок. Связь с реальностью. Не дать силе поработить разум…

А она звала. Тихо пела свою колыбельную, усыпляя бдительность. Она говорила. Ласковые речи и обещала, что весь мир ляжет к его ногам. Обещала, что будет любить, как никто его не любил. Что больше он не будет одинок.

Алексан отмахнулся, тряхнув головой. Усилием воли вспомнил момент, как схватил вервольфа призрачными плетями и уничтожил его. Стёр из памяти и развеял.

Лэйт поморгал удивлённо и поклонился.

– Ваше Высочество? Доброй ночи, – произнёс учтиво, вызывая у Алексана усталую улыбку.

– Доброй, сир Лэйт. Берегите себя, – пожелал и направился прочь, заливать опустошение вином.

Вот бы ещё найти женщину посговорчивее, способную заглушить ноющую боль в груди. Пусть и ненадолго…

***

Эленья встала пораньше, желая удивить госпожу вкусным завтраком, заварить ей чай по бабушкиному рецепту и попросить повара приготовить её любимый кофий. К её удивлению брат уже проснулся: он был одет и направлялся к двери.

– Элиот? – удивлённо позвала Эленья. – Почему так рано? Разве тебе сегодня куда-то нужно?

– Вывести навоз, – безжизненным тоном отозвался он.

Элиот сжимал в руке лямку холщовой сумки, боясь, что сестра догадается. Он не хотел причинить ей вреда, не хотел подставить, поэтому забрал небольшие сбережения и решил уйти. Сбежать. Так будет лучше, ведь рано или поздно его поймают и тогда… айсир не будет благосклонен. Эленья невольно попадёт под удар, её попросту могут вышвырнуть или того хуже обвинить в сговоре…

– Надолго? – спросила она, опуская босые ноги в домашние туфли. – Сегодня госпожа точно устроит занятие. Ты успеешь вернуться?

– Успею, – как можно спокойней отозвался Элиот, жалея, что не проснулся раньше. Теперь сердце сжималось от боли и тоски.

– Ты хотя бы позавтракал? – укоризненно спросила Эленья, кутаясь в старый выцветший халат. – Взял с собой?

– Немного, – уклончиво отозвался он и насилу улыбнулся. – Я пойду, пора уже.

– Хорошо, будь осторожен, – Эленья приблизилась и поцеловала брата в колючую щёку.

– Прощай, – выдохнул Элиот и скрылся за дверью.

Весь путь до конюшни он преодолел, не чувствуя под ногами почвы. Тело сковало страхом, а сердце глухо колотилось где-то в горле.