Внизу наш дом - Сергей Калашников

По моему кивку Конарев достает из солидной «несгораемой» папки первый лист, на котором я изобразил хвостовое оперение транспортников-тяжеловозов Олега Антонова – им, как и в нашем случае, требовалось обеспечивать продольную устойчивость при заходе на посадку на малых скоростях.

– Идея понятна, – соглашается Архангельский. – А как самолёт с таким хребтом будет поворачивать?

– Во всём нужна мера, – пожимаю плечами я. – К тому же и торможение двигателями не должно быть чересчур сильным – потребуется ограничитель, чтобы пилот не кувыркнул самолёт.

– Это всё? – с некоторым нетерпением спрашивает Александр Александрович.

– Увы, нет. Остается вопрос с бомбометанием из фюзеляжа. Ведь боеприпасы, подвешенные под крыльями, снижают и скорость, и маневренность. А при выпадении из брюха в пикировании возникают неоднозначности поведения тем большие, чем круче наклонена машина. Бомбе нужна дорога не только вниз, но и вперёд вдоль оси движения. Немцы на своих «Штуках» вообще сделали целый агрегат, обводящий бомбу вокруг винта. Да, бомба при этом только одна, но попадает она точно в кол, потому что бросается с отвесного пикирования.

Нам, поскольку двигатели разнесены, нет нужды обходить винт – достаточно просто выставить бомбу наружу перед входом в пикирование и отпустить её в нужный момент. А перед следующим заходом выставить следующую. И так эскадрилья пикировщиков, ходя по кругу, будет кошмарить фрицев до полного исчерпания содержимого бомбоотсеков. А вы извольте обеспечить устройства подвески и выкладки на калибры двадцать и пятьдесят килограммов. Вот расчёты кинематики и общая схема устройства.

Конарев подал целую стопочку листов из всё той же антуражной папки.

– Следующий вопрос касается путевой скорости, которую, в отличие от скорости пикирования, следует увеличивать, – заговорил я, дождавшись окончания просмотра моих бумаг Архангельским. – На этом пути вы несколько переборщили, приступив к разработке машины, имеющей слишком большие отличия от серийной модели. Конечно, заимствования и преемственность облегчают участь промышленности, но изменившиеся лётные качества потребуют немало времени на допиливание, связанное с устранением ряда выявленных недостатков. Это приведёт к запаздыванию, отчего вместо СБ на вооружение поставят машину Петлякова, показавшую лучшие лётные качества при сходных массо-габаритных показателях.

– Истребитель? – возмутился Архангельский.

– Скорблю вместе с вами, – кивнул я. – Прорежут в брюхе бомболюк, приделают тормозные решётки и заставят садиться на полевые аэродромы. Боюсь, переубедить военных никто не сможет, потому что нынче все повёрнуты на скорость.

– А чем плоха будет такая машина? – не утерпел старший майор.

– Машина получится вполне приемлемой, – ответил я. – Неприемлема срочная перестройка производства под неё в столь напряженной обстановке, когда война уже стучится в наши двери. И, чтобы этого не произошло, СБ должен летать быстрее. Пути к этому вы, Александр Александрович, уже нащупали. Более того, кабина для пилота и штурмана, испытанная на вашей новоделке, нашла самый тёплый прием у военных. У этой конструкции большое будущее.

– Предлагаете пришпилить её к серийному СБ? – сообразил Александр Александрович. – Да, лобовое сопротивление уменьшится за счёт более острых обводов и отсутствия выступающего фонаря. Но тогда исчезнет носовая поворотная установка и ухудшится обзор назад.

– Для обзора назад есть стрелок-радист, которому даже голову не нужно выворачивать. Самолётное переговорное устройство снимает эту проблему. А, если в силу секретности, сведений о них у вас нет, то вот адрес завода, выпускающего их для серийных и несекретных учебно-тренировочных истребителей Горьковского авиазавода.

Конарев подал следующий лист из папки.

– Возвращаясь к носовому пулемёту, осмеливаюсь доложить, в вашем новоделе замена поворотной установки на неподвижный ШКАС замечаний не вызвала. Нарекания были на то, что через него кому-то дует.

– К несерийной машине на производстве вообще отнеслись спустя рукава, – с обидой в голосе отреагировал Архангельский.

– Как всегда, торопились, – кивнул я. – И в завершение разговора личный вам от меня подарок. Нет, не вещественный, это совет. Ставьте листы обшивки на герметик, а сам самолёт натирайте вот этой ваксой. Сапожная щётка, бархотка и верный десяток километров в час прибавки скорости у вас в кармане. Это уже проверено.

Конарев в очередной раз извлёк и передал конструктору лист с рецептом авиационного гуталина.

– Хм, юноша, а ведь вы, как мне кажется, всерьёз болеете за эту машину! – воскликнул Александр Александрович. – Надеюсь, мы видимся не единственный раз?

– И я надеюсь. Намерен участвовать в испытаниях в качестве лётчика, но уже в следующем году. А вам желаю торопиться без поспешности. Пожалуйста, сделайте хороший пикировщик, а я обещаю надрать на нём задницу хоть бы и истребителю в воздушном бою.

– С таким хвостом? Не верю.

Для последнего из запланированных действий я так и не нашел корректного решения – такого, чтобы обошлось без жертв. Но, вспомнив о том, чего стоила ошибка с переделкой штурмовика Ил-2 из двухместного варианта в одноместный, взял свою совесть за горло и поставил задачу Конареву. Пусть спецслужбы запугают тех, кто попытается вякнуть в пользу облегчения самолёта, увеличения скорости или бомбовой нагрузки. Ведь воюют не цифры, а люди. Именно они и есть главная ценность авиации.

Скажете, что теперь, когда проведена такая подготовка к завоеванию господства в воздухе, можно не переживать за угрозу со стороны немецких истребителей? А я вот не уверен, что с этим будет просто. И ещё меня поджимает время – не знаю, когда точно, но примерно помню – столь подлый удар в спину советской авиации был нанесён именно в этот период.

Этот мой шаг не остался без последствий. Видимо, начавшаяся неподалеку от западных границ война накалила обстановку в верхних эшелонах власти. А степень доверия ко мне значительно возросла, поскольку дату нападения на Польшу я указал верно, причем задолго до того, как об этом вообще зашла речь.

Меня «пригласили» к адмиралу Кузнецову. Встретились мы на той самой памятной подмосковной даче за тем же круглым столом. Разговор сразу пошёл в открытую – Николаю Герасимовичу меня представили полностью с указанием всех важных обстоятельств. То есть – как пришельца из будущего.

Присутствовали Конарев и стенографистка – всё та же Наденька. Круг посвящённых по-прежнему оставался невелик.

– Меня интересует решительно всё, что вы помните о действиях флотов и береговой обороны. Пожалуйста, вспомните то, что слышали хотя бы краем уха, – поставил мне задачу этот удивительно молодой для столь высокого поста человек. – Начнём, для порядка с севера.

– Там успешно действовали наши подводные лодки под руководством Колышкина и торпедные катера. Единственную фамилию припоминаю – Шабалин. Но он не командир части, а командир корабля. То есть – катера. Топили транспорты, везущие норвежскую руду. Ещё над этим вопросом работали самолёты-торпедоносцы, но об их успехах я не знаю. О действиях надводных кораблей ничего не слышал, кроме, пожалуй, одного момента – сторожевой корабль «Туман» погиб в бою с более сильными кораблями противника. Когда и где – не помню. Ещё был рейд крупного фашистского корабля к Новой Земле. Кажется, он то ли утопил, то ли повредил наш вооружённый пароход. Или ледокол. Одна из подводных лодок попала торпедой в «Тирпиц». Активна была авиация, но «киттихауки» у союзников брать нельзя – у них случается внезапный переклин мотора. Есть версия, что из-за этого погиб замечательный лётчик Сафонов.