Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали - Ирина Эренбург

Отложив журнал, она скинула рубашку мужа и нырнула к нему в постель. Уткнувшись в его спину, глубоко втянула воздух, провела рукой по его плечу. Это у нее стало наваждением, она то и дело искала приметы той жизни мужа, в которую он закрывал ей доступ. Едва ее палец нащупал еле заметную полоску царапины, как Поль тут же перевернулся на спину.

— Гала, какие у тебя испуганные глаза.

Его мягкая, успокаивающая улыбка, обнажившая его ровные, чуть пожелтевшие от табака зубы, заставила ее улыбнуться в ответ.

— Я тебя разбудила?

— Нет, нет. Я не спал. Я любовался тобой.

Она усмехнулась.

— Как ты мог меня видеть, когда лежал ко мне спиной?

— Представь, так бывает. Если даже не одинок / Если кто-то подходит к окну / И окно это я / Если кто-то подходит / Эти другие глаза не видят меня…

Она приподнялась на локте. Ему импонировало, когда она вот так, с таким неподдельным восторгом, смотрела на него.

— Скажи, кого ты любишь? — спросила она, не отрывая от него горящего взгляда.

— Я люблю тебя, — сказал он, обняв ее за талию, притянул к себе.

— И только? Только меня одну?

— О нет, конечно, нет, — продолжал он, глядя прямо перед собой. — И еще я люблю солнце на голубом небе, ломтики лимона с крупинками сахара, голубых птичек на картине, что висит у нас на стене, прозрачность стекла, позволяющего защититься от ветра и наслаждаться видом гнущихся под его порывами деревьев. И еще мне нравится, когда ты смеешься, когда твои руки, твои губы мне не разрешают спать. И еще когда ты говоришь, даже когда говорить нечего. И как ты молчишь, когда говорит поэт.

Она села на колени рядом с ним, поймала его взгляд.

— И ты возьмешь меня с собой к своим «мушкетерам», — сказала она настойчиво. — Я хочу познакомиться с Тцара. Помнишь, ты мне рассказывал, что Андре просто без ума от его новых идей, а Филипп, ты же знаешь, он не щедр на комплименты, Филипп тоже подпал под обаяние этого румына. Я тоже хочу с ним познакомиться. — Она увидела тень сомнения в его глазах. Ее обуял гнев. — Я скоро сойду с ума. — Она соскочила с кровати и, как была обнаженной, заметалась по комнате. — Невыносимо. Просто невыносимо. Каждый день одно и то же, одно и то же, одно и то же… Омлет, овсянка. Овсянка, омлет. Жанна-Мария ворчит, Сесиль капризничает, мсье Грендель скрипит зубами и смотрит на меня волком.

— Прекрати истерику, Гала. Дай хоть в выходной отдохнуть.

Но Гала уже не могла остановиться.

— Ты хоть ходишь на работу, продаешь эти чертовы участки, а я? Сижу целыми днями, замурованная в четырех стенах. Ау-ау, и никого. Передвигаю мебель с одного угла в другой, вытираю пыль, перебираю корешки книг — и это все мои развлечения. Тебя нет дома, и я не знаю, жива я или нет. Жду тебя часами, мечтаю хоть парой слов перекинуться, а ты — юрк, и за порог, один, без меня, как будто нет у тебя жены.

— У меня есть жена. Это факт, — фыркнул он и, протянув руку к банкетке, что стояла рядом с кроватью, подхватил двумя пальцами ее кружевные панталончики и надел себе на голову. — Ну, как? Мне идет?

— Отдай.

Она сорвала с его головы свои панталончики и, сердито сопя, начала одеваться.

Поль снова лег на спину и закрыл глаза, это ее еще больше обидело.

— Ты все время меня избегаешь. Я чувствую себя обманутой. Я не хочу цепляться за тебя, виснуть на твоей шее. Если я тебе в тягость — так и скажи. Я не знаю, как тебя удержать, у меня есть только одно средство — любить тебя всегда… Но тебя это не прельщает. Ничего не поделаешь…

В ее голосе звучала усталость и примирение. Поль открыл глаза. Гала сидела рядом с кроватью на банкетке. На ней был пеньюар, который ему нравился: шелк струей лился с ее плеч, а темно-зеленый цвет придавал нечто трагическое ее бледному лицу.

— Скажи, тебе лучше без меня? Скажи? Может, у тебя кто-то есть? Кто она?

— У меня нет иной женщины, кроме тебя, — отвернувшись, чтобы не видеть ее скорбного лица, ответил он.

— Странно… И своей единственной женщине ты чуть ли не месяц отказываешь в близости?

Она сидела прямо перед ним, с широко расставленными, согнутыми в коленях голыми ногами, руки — сцеплены в замок, на лице — не укор, но грусть.

— Пойми, без новых ярких впечатлений наша любовь превратится в пепел, как догоревший костер, — продолжала говорить она еле слышно. — Поль, ты знаешь, только ты — вся моя жизнь. Я отринула всех родных, мне кажется, я забываю свой язык. У меня никого нет, кроме тебя.

— Тут нет моей вины. Ты сама выбрала такую судьбу, — слишком грубо оборвал он ее и уже мягче добавил: — К тому же у тебя есть дочь.

— У нас! У нас с тобой есть наша дочь, — с нажимом произнесла она.

— И чем тебя не устраивает общество Сесиль? — игнорируя ее замечание, холодно произнес он.

— Сесиль — ребенок, я с ней тупею. — Она вновь заметалась по комнате. — Я хочу много чего знать. Я люблю величайшую роскошь. Но не роскошь в вещах, а в уме, чувствах. Я хочу быть с тобой, ведь ты такой умный, много чего знаешь. Не делай меня несчастной, ведь ты можешь сделать меня счастливейшей из женщин. — Она остановилась перед кроватью, где по-прежнему лежал Поль, села перед ним на корточки. — Ты познакомишь меня с Тцара? Ты сам рассказывал, какой он интересный, что у него много оригинальных идей. Не отлучай меня от вашего творческого кружка. Скажи «дада», — произнесла она, заглядывая ему в глаза. — Ну, скажи «да-да», что тебе стоит?

— Дада, — послушно повторил он, будто под воздействием ее гипнотического взгляда.

— Знаешь, что означает по-русски «да-да»?

— И что?

Она тут же оказалась рядом с ним на кровати. Он почувствовал, что настроение у нее изменилось. Она так и лучилась радостью.

— По-русски «да-да» означает двойное согласие.

— Ты меня перехитрила, — рассмеялся он. Немного подумав, он предложил: — Если ты не против, сегодня мы пойдем в театр.

— Ты мой самый лучший, — она звонко чмокнула его в щеку и, сунув ноги в мягкие тапочки, скрылась за ширмой.

— Ты не спросишь, какую пьесу дают?

— Ты наденешь пиджак или фрак? Думаю, лучше тебе надеть твой новый бежевый костюм. Я буду в темном, — не слушая его, оживленно говорила она. — Мне нравится сегодняшняя мода. Поль Пуаре — гений. Уорт выбросил эти ужасные кринолины, Пуаре — ненавистные корсеты. Согласись, гораздо пикантней легкий пояс вокруг бедер, красивый бюстгальтер в тон кожи, юбка, которая распахивается и дает возможность показать ногу в тонком чулочке. И скажи, ведь тебе тоже больше нравится маленький бюст в стиле «а ля Ботильи», чем вываливающиеся из корсета тучные груди?..

Поль потянулся за сигаретами. Гала выглянула из-за ширмы. Сердце ее сжималось от волнения, ей хотелось узнать, о чем он сейчас думает. Она была уверена в его порядочности, Поль не бросал слов на ветер. Но ей было мало, чтобы он просто воспринимал свои мужские обязанности как некий долг, как дань своей супружеской клятве, произнесенной перед алтарем. Ей хотелось, чтобы он ее любил так же, как она его, и все свои поступки сверял только со своей к ней любовью. Свою собственную любовь она считала чем-то, что исключает всякое сомнение. В его любви она начала сомневаться.