Улавливающий тупик - Лев Портной

Получилось как. Перед самой станцией нас растолкала Аллочка.

— Вставайте! — кричала она. — Поезд долго стоять не будет — три минуты и все!

Вытолкнула она нас на перрон, поезд уехал, а мы остались стоять на платформе, и головы наши трещали так, что вопрос о том, куда дальше путь держать, решился однозначно: в привокзальный буфет — пропустить по одной. Правда, оговорюсь, что головы трещали не у всех, а именно — не трещала она у Хобыча. Я еще, помню, смотрел на него и удивлялся. Ведь он сидел вместе со всеми и пил как все, а положа руку на сердце, скажу: больше всех. А результат: мы подыхали от жестокого похмелья, а Хобычу хоть бы хны! Нам белый свет был не мил, а ему единственное, что жизнь омрачало, — нытье Шурика, который канючил по поводу того, что нужно было рюкзак выбросить.

Ввалились мы впятером в буфет, все небритые, растрепанные, как сказал бы поэт: с головами как керосиновые лампы на плечах, увидели какое-то сорокаградусное пойло, поняли, что спасение близко, повеселели и начали даже по сторонам оглядываться. Тут Хобыч давай всех локтями поддевать, а потом, сделав шаг в сторону от буфетной стойки, молча кивнул на девушку, за которой мы заняли очередь. Она стояла к нам спиной, одетая в желтую жилетку дорожного строителя и джинсы в обтяжку; и для тех, кто обожествляет женские ягодицы, эта девушка могла бы стать жемчужиной коллекции. А среди нас — если не считать меня — таким человеком был Шурик. И Хобыч почему-то меня не посчитал.

— Шурик! — торжественно произнес он. — Посмотри, какая юрыспрудэнция у этой Машеньки!

Шурик даже про невыброшенный рюкзак забыл и радостно загыгыкал.

— Машенька, — шепнул Толик на ухо незнакомой девушке, — я Дубровский, и у меня есть друг Шурик, он без ума от вас.

— Отстань, — лениво протянула она, не оборачиваясь.

А ее подруга, стоявшая впереди, посмотрела на нас и захихикала, отчего Хобыч приободрился и продолжил наступление.

— Машенька, — он слегка дотронулся до рукава девушки, но та отдернула руку, — ну, что вы, в самом деле?! Мой друг так хочет с вами познакомиться! И я вам от всей души рекомендую. Он отличный парень, живет в Москве, приедете к нему в гости — он вас на лифте покатает!

— Отвалите, ребята, — лениво пробубнила она.

А вторая девушка опять захихикала и сказала, обращаясь к своей подруге:

— Люсь, ну че ты дуешься?! Смотри, ребята какие нормальные!

— Ах, простите! — подхватил Хобыч. — Вас зовут Люсей. Кстати, это любимое имя Шурика. Да вы не смотрите, что он молчит. Он не красноречив, зато весьма искушен в любовной науке. Ну-ка, Шура, принимай эстафету!

С этими словами Толик легонько шлепнул девушку по попе и отступил, открывая путь Шурику. Однако девушка явно не была настроена на игривый лад, а последняя выходка Хобыча вывела ее из себя. Она медленно повернулась и, поскольку Толик отошел в сторону, оказалась лицом к лицу с Шуриком, который молча таращил на нее глаза со счастливой улыбкой идиота. Видимо, девушка фамильярность в отношении своего мягкого места отнесла на его счет — уж больно глупо он лыбился, да к тому же Толик предупреждал об искушенности Шурика в любовных играх. Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Люся с разворота врезала Шурику кулаком в лоб. Ее удар был столь сокрушительной силы, что наш друг на мгновение повис в воздухе — по крайней мере, всем так показалось, — а затем свалился навзничь.

Люсина смешливая подруга завизжала, но сама Люся невозмутимо заявила:

— А неча руки распускать!

— Клава! Клава! — причитал басом Хобыч.

Я склонился над лежавшим на полу и не подававшим никаких признаков жизни Шуриком и похлопал его по щеке. Аркаша с Борей побежали в туалет за водой. А все, кто находились в здании вокзала, столпились вокруг нас.

— Разойдитесь, разойдитесь! — разгонял толпу Хобыч. — Ему нужен свежий воздух.

Какой-то загорелый мужик громко объяснял всем, что Люська могла бы и быка с ног свалить, потому что работает стрелочницей и наловчилась стрелку переводить с одного удара, что далеко не каждому мужику по силам.

Шурик через минуту очнулся, но было ясно, что ему необходимо отлежаться перед тем, как мы продолжили бы свой путь. И тут загорелый мужик, назвавшийся Николай Василичем, предложил свою помощь. И действительно, он устроил нас на ночлег к одной незамужней женщине, то есть Ирине Ивановне, в соседней деревушке, откуда и сам был родом.

А вообще, Шурик — настырный парень. И когда я у него бутылку водки из рук вышиб, которую он как раз откупорить собирался, думаете, он так сразу с ней и расстался?! Так нет, он попытался поймать ее на лету, но из-за своей неловкости лишь подтолкнул, чем придал ее полету ненужную траекторию, и бутылка угодила в стакан, который держал в руках Аркаша. Стакан опрокинулся и горячий чай вылился Аркаше на ноги, отчего он завопил благим матом и подпрыгнул так, что головой ударился о верхнюю полку, на которой лежал Хобыч. И это неудивительно после того, что произошло с его ногами.

Получилось как. Аркаша решил попариться в баньке, которую Василич любезно протопил для Шурика, чтобы тот отмылся от грязи, в которой его свинья изваляла, и когда он действительно отмылся и освободил баньку, Аркаша его тут же и сменил, и, первым делом, после того как Василич залил бак по новой, стал сливать грязную воду — его так Василич научил, объяснив, что, после того как воду в бак залил, в нем вся ржавчина поднимается, и первую шайку нужно слить, а уж дальше пошла бы чистая вода, — и когда полная шайка ржавой воды набралась, Аркаша кран закрутил и поднял шайку, чтобы во двор выплеснуть, а она у него в руках сыграла, и весь ржавый кипяток ему на ноги вылился, и он поднял такой ор, что даже Василич не выдержал и после того, как Ира обложила Аркаше обваренные ноги сырым картофелем, попросил Хобыча, чтобы тот налил ему стакан.

Да ну чего вы возмущаетесь?! Я непонятно рассказываю?! Путано?! Как про что?! Да вы сами-то слушаете или что?! Я ж говорю. Я лежал на верхней полке и наблюдал за людьми, суетившимися вокруг лошади на соседней платформе у поезда, который ехал тоже в Москву, и мы его пропускали, потому что он из более дальнего места следовал, а наш поезд дернуло, и я слетел вместе с матрасом, и налетел на Хобыча, а он хотел мне помочь, да лучше б не помогал, потому что успел ухватить только матрас, а я дальше полетел, но уже без матраса, и головой ударился о Борькину голову, которому и без того плохо было, поскольку он воспаление легких подхватил, пока на Витькином коне разъезжал, а ногами я вышиб бутылку водки из рук Шурика, который попытался поймать ее, а вместо этого только подтолкнул в сторону Аркаши, и у того стакан с горячим чаем опрокинулся прямо на ноги, а он их еще до этого у Василича ошпарил, а я после этого грудью об столик угодил — очень больно, между прочим, — и от этого удара меня опрокинуло навзничь, и я упал на спину на пол и увидел, как на меня сверху рюкзак падает — слава богу, в нем только книги остались, их-то мы постеснялись, а все остальное у Иры оставили, чтоб она Сергею передала, поскольку до него-то мы так и не доехали: после того, как Шурика из милиции вызволили, сразу назад в Москву подались. Вот. Ну, естественно, все обалдели от моего пируэта! А Хобыч с Шуриком, которым меньше всех от меня досталось, кинулись мне помогать. Толик спрыгнул сверху и со словами «Подняли бревнышко!» наклонился, чтобы помочь мне встать. А я это «подняли бревнышко» когда услышал, как заору: