Хозяин черной башни - Барбара Майклз

Последний удар по надеждам Мэри был нанесен как раз тогда, когда у нас гостил Джек, – от моего брата пришло письмо, сообщающее о рождении здорового первенца мужского пола. Это письмо отбирало у меня титул и отдавало его хныкающему младенцу. Мне было все равно, Дамарис. Но, после того как пришло письмо, Мэри на остаток дня заперлась в своей комнате, а вышла оттуда изменившейся даже по виду.

На следующий день мне нужно было уехать; я вернулся домой, когда начало вечереть. Это был серый, туманный день, то и дело собирался дождь. Стоило мне войти в дом, как я понял, что что-то не так.

Домашние слуги исчезли – все, кроме Ангуса. С издевательской ухмылкой тот сказал мне: “Ваша жена сбежала с Соутропом, Гамильтон”. Он так хохотал, что его лицо побагровело. Я слышал его смех все время, пока бежал от дома к конюшне.

Ты можешь спросить, зачем мне было преследовать ее. Я ее не любил. Но у меня были гордость, и гнев, и разрушенная дружба – и Аннабель. Признаю, что никогда не был нежным отцом, но она была мое дитя – или так я тогда думал, – и я не намерен был позволить ее гулящей матери забрать ее.

Я увидел их на дороге, которая шла мимо пруда. Должно быть, лошадь Мэри споткнулась о камень, потому что они удалялись слишком медленно, чтобы я не мог их настигнуть. Они услышали, как я приближаюсь. Джек оглянулся. Я услышал, как он выкрикнул какие-то слова, но из-за расстояния я не мог разобрать их смысла, а потом эта отважная душа дала лошади шенкелей, и та словно сумасшедшая помчалась к пруду. Разве это не было низостью – бросить женщину на растерзание моей ярости после того, как он ее соблазнил и уговорил бежать?

– Мэри тоже меня увидела, – продолжал он бесцветным, спокойным голосом. – Она пришпорила свою лошадь, и та перешла на галоп. Но я мчался быстрее, и она, должно быть, поняла, что ей не уйти. Следующее, что я увидел сквозь туман, было похоже на то, что она опускает на берег какого-то зверька или узел с одеждой. Но я знал, что это, даже до того, как из глубины его донесся детский крик. Передо мной стояла моя дочь – двух лет от роду, – дрожащая, и потирающая ушибы, и кричащая вслед своей матери, которая мчалась прочь от нее так быстро, как только могла.

Я позабыл обо всем, Дамарис, кроме пруда. Кромка воды была всего в десяти футах от ребенка, а у двухлетних детей нет чувства опасности. В ужасе я сделал самое худшее из всего, что мог сделать. Я принялся кричать на Аннабель. Она обернулась и посмотрела в мою сторону. Ты понимаешь, что она должна была увидеть – яростный призрак, вопящий и ревущий, мчащийся прямо на нее на громадной лошади. Она издала сдавленный крик ужаса – я слышал его очень отчетливо – и бросилась прямо к пруду.

Ты знаешь, какое там течение. Волосы обвивались вокруг ее лица, словно водоросли, а глаза были широко открыты и смотрели невидящим взором. Позже я понял, что она просто потеряла сознание от страха. Но тогда все, о чем я мог думать, – это о том, чтобы добыть ее тело, чтобы похоронить по-христиански.

Я почувствовал, что вода вцепилась в мое тело, и понял, что нас захватило в плен течение. Медленно, невзирая на все мои усилия, нас несло к центру пруда, а дальше – водопады. Никто не мог бы выжить после падения с высоты этих скал; я знал, что моя единственная надежда – это островок в середине пруда. Именно тогда я поранил руку; ты сможешь представить себе силу течения, когда я скажу тебе, что мне отрезало пальцы иззубренным краем скалы, за который я уцепился. Меня нашли позже на островке с другой стороны пруда. Полагаю, что именно там я поранил свое лицо, но я этого уже не помнил. Поисковая партия из дома искала нас почти до темноты; я пришел в себя и узнал, что моя дочь жива, а я лишился нескольких пальцев руки.

– И вы не слышали о ней больше до этого лета? – спросила я в потрясении.

– Нет. Я не делал попытки отыскать ее. Я испытывал к ней такой ужас, что не хотел ни слышать ее имени, ни видеть ее лица. И я стал испытывать такой же ужас при виде своего ребенка. Аннабель с каждым днем становилась все более на нее похожа.

– Так вот почему вы относились к ней с отвращением.

– Да. Удивляюсь, что ты раньше не заметила сходства. Для меня оно было просто вопиющим. Но куда хуже физического сходства было развитие характера Аннабель. Я не видел в ней ничего своего – только эгоистичную хватку ее матери, ее раздражительность, ее тупость. Я начал сомневаться, в самом ли деле она – мое дитя...

Он надолго замолчал.

– А этим летом... – В его голосе звучало горькое изумление. – Первоначальной идеей было вернуть себе прежнее положение. Она приготовила жалостную сказочку, она сделала одну или две попытки возбудить былую страсть, но мой отклик был не таков, на который она надеялась. Однако настоящей преградой для ее планов была ты.

– Я? – недоверчиво спросила я, а потом поняла.

– Но я не мог рисковать – только не с тобой и не с тем чувством, которое я к тебе испытывал, – продолжал он. – Долгие месяцы я боролся против своей любви к тебе, и, когда я, наконец, должен был ее признать, я сделал то, что должен был сделать много лет назад, – я послал адвокатов отыскать след моей законной жены. Я бы праздновал победу, если бы выяснилось, что она мертва. Но вместо этой недостойной радости я все же рассчитывал, что смогу начать бракоразводный процесс, когда они ее обнаружат. Затем, думал я, я смогу поговорить с тобой. В конце концов, я бы получил титул, который мог бы компенсировать скандал с разводом, а также мои увечья.

Я поднялась на колени, позволив пледу упасть с моего тела, и протянула к нему обе руки.

– Вы желаете, чтобы я снова унизила себя, – произнесла я. – Вы же знаете, что я бесстыдна – мне наплевать, даже если бы у вас было десять жен и сорок шрамов. Это все, что вы хотели от меня услышать? Это правда. Только не отсылайте меня от себя снова. Мы отправимся в Эдинбург. Гэвин, пожалуйста, если вы не сможете освободиться от нее, я... я останусь с вами в любом случае. Или... неужели вы лгали, когда говорили, что любите меня?

Одним броском его руки обхватили мои обнаженные плечи, пальцы впились в мою плоть с сокрушающей силой. Он бросил меня себе на колени. И вдруг словно одернул себя – и его хватка ослабла. Я прижалась к нему и обвила руками его шею.

– Будь со мной! – прошептала я.

– Не играй этим, Дамарис, – сказал он мне в волосы. – Сердце мое, тебе нет нужды меня подкупать. Долгое время я ждал этой минуты; но я не хочу, чтобы это случилось здесь, в этой грязной подземной дыре. Дамарис, ты не понимаешь, а может быть, ты и не можешь понять. Я ушел бы с тобой – если бы мог.

– Но ты же не всерьез говорил о том, что она...

– Хочет меня убить? Нет, я говорил об этом всерьез. Все – или ничего, другим она не удовлетворится. – Он сел, обнимая меня руками; я видела, как его глаза внимательно вглядываются во тьму. – Ситуация предельно ясна. Понимаешь, мой брат, бедняга, все еще жив – черт бы его взял! Он оставит все, чем владеет, мне, и, если я умру раньше него, – Аннабель. Если я унаследую его богатства, я могу составить завещание и распорядиться деньгами по собственной воле. Я уже это сделал; именно это завещание было в пакете, который я отослал с тобой в Эдинбург. Но моя воля ничего не будет значить, если я умру раньше своего брата. В этом случае все его громадное состояние отойдет Аннабель – и, таким образом, к Эндрю и Мэри. Убрав меня с дороги, они с легкостью добьются желаемого.