Малькольм - Джеймс Парди

— Ты попадешь в самые опытные руки, — сказал профессор, хотя некоторое сомнение и забота несколько раз пробежали по его лицу.

— Как кто-то сказал, ты станешь гордостью всех женщин и некоторых мужчин, — прокричал профессор, когда Малькольм и Гас покидали заведение и шли к центру города.

— И удачи тебе! — выкрикнул им вслед профессор Робинолте. — Видит Бог, удача тебе понадобится, — тихо добавил он про себя.

Они шли к городу все медленнее и медленнее из-за того, что, по словам Гаса, он слишком долго был мотоциклистом и разучился ходить, да собственно и не желал, чтобы его видели идущим, это вроде как задевало его достоинство, а еще одна причина, которой он не отрицал, состояла в том, что его слегка приморили электрические иглы профессора Робинолте.

Прочистив горло и приобняв Малькольма, Гас сказал по-отечески доверительным тоном:

— Малыш, я не для того тебя взял сюда, чтобы расшить тебе шкуру. Я должен задать тебе прямой вопрос, потому что скоро будет Вторник.

Малькольм, улыбаясь, кивнул.

— Я спрошу деликатно, Малько, — Гас остановился, — ты когда-нибудь соединялся с женщиной, полностью и накрепко?

— Только коротко, — припомнил Малькольм.

— Коротко, да? — Гас всхрапнул. — Слушай меня, — начал он, но болезненный укол в груди остановил его на мгновение, — слушай… если знать, кого ты берешь в жены, парень, тебе нужно быть готовым… Наколка тут не главная помощь. Из-за нее ты скорей сделаешься плохим женихом. Нет, Малько, я говорю о старой доброй матушке Природе. Ты когда-нибудь соединялся с женщиной, как Природа велела? Да или нет?

Малькольм открыл рот и сразу закрыл.

— Видно, что нет, — понял Гас. — Ладно, для того нас Мельба и послала, чтобы ты повзрослел.

Гас указал на высокий дом невдалеке.

— Видишь этот дом? — спросил он. — Вот туда-то я тебя и возьму. К Розите. К мадам Розите, как ее раньше звали. Слышал о ней?

Малькольм покачал головой.

— Ты ни-че-го-шень-ки не слышал, — посетовал Гас, а потом добавил, ладно, для того он тут и есть, и прочее.

Они подошли к дому, перед которым стоял знак:

ЧАСТНЫЕ И ТУРЕЦКИЕ БАНИ

КАБИНЕТЫ И МАССАЖ НА НОЧЬ

$2.00

Они спустились по ступенькам, и Гас постучал в небольшую деревянную перегородку: та немедленно открылась, и из-за нее выглянул человек с зеленой кепкой.

— Гас, это ты, что ли? — удивился мужчина. Потом, глядя на Малькольма, спросил, — Где ты этого нашел?

— Мне турецкую баню, а парню комнату наверху, — уточнил Гас.

Мужчина собрался что-то сказать, возможно, возразить, но Гас вручил ему часть свертка, полученного раньше от Мельбы.

— Я только узнать хотел, Гас, — продолжил мужчина подобострастно, — ты заметил, что на мальчике кровь?

— Ему только что наколку сделали, — парировал Гас.

— Сюда, — ответил мужчина, нервно покашливая, и провел их в переднюю, где высокие вешалки громоздились как деревья, а за каждой вешалкой была дверь в комнату.

Гас, повернувшись к Малькольму, сказал:

— Тут внизу — турецкое отделение, а ты пойдешь наверх. Когда закончишь, спускайся сюда и буди меня. Какая моя комната, Майлз? — обратился он к работнику.

— Выбирай любую. Сегодня здесь никого.

— Хорошо, тогда, — Гас замешкался, как будто потерял на минуту чувство равновесия, а потом, глядя прямо перед собой, почти вслепую спросил, — это какой номер?

— Двадцать два, — ответил Майлз.

— Я тут буду, — сказал Гас Малькольму. — Я в двадцать втором.

В этот момент вошла женщина неопределенного возраста с фиолетовой раскраской на ресницах и выше. Она принесла смешанные запахи какого-то, скажем, местного островного рома, и ландышей.

— Черныш, милый, сколько лет! — пропела женщина и игриво ударила его кулаком в грудь.

Гас сложился вдвое от ее удара, громко закашлявшись.

— Это все иголки профессора Робинолте, — разъяснил Малькольм женщине, которая вытаращилась на Гаса с кривой усмешкой изумления на губах.

— В хорошей же форме ты ко мне явился, — сказала женщина непонимающе после паузы.

Гас вернулся в нормальное положение и прошептал:

— Сегодня — мальчик… я только приму душ и на боковую… неделю не спал, понимаешь?

— Не поняла, — сказала женщина, — ты посылаешь его, — она показала на Малькольма, — наверх вместо себя?

— Обкатай его, ради бога, слышишь? — спросил Гас, устало кашляя, сел на кресло у вешалки и начал стаскивать сапоги.

— Ты делай, как я тебе сказал на улице, — внушал Гас мальчику, — я хочу, чтобы ты прошел через все это, как заведено по Природе.

Женщина ответила Гасу уничижительным губным звуком.

— Пойдем со мной, дуся, — сказала женщина Малькольму, перед тем как удалиться, и бросила последний свирепый взгляд на Гаса.

— И не приходи обратно, пока не получится, — сумел выкрикнуть Гас вслед Малькольму. Он страшно закашлялся и попытался еще что-то крикнуть, но слова были не слышны.

Прошло часа четыре или пять, когда Малькольм на цыпочках вернулся к № 22 в турецких банях, постучал, не дождался ответа, мягко открыл дверь и заглянул внутрь.

Гас лежал на узкой кушетке, раздетый, если не считать бинтов, которые почти сползли.

Малькольм сел на низкий белый стул рядом с кушеткой.

— Я все сделал, как ты сказал, Гас, — сообщил он мотоциклисту. — Все до конца, три раза! Похоже, что теперь я настоящий жених.

Малькольму показалось, что Гас улыбнулся, и ему стало приятно.

— Может быть, пора вернуться к нашему мотоциклу? — поинтересовался Малькольм.

Лучи утреннего солнца вливались в малюсенькое окно над кушеткой Гаса.

— Пора вставать, — Малькольм зевнул во весь рот и деликатно похлопал Гаса, выбрав место без наколок.

Затем Малькольм рассказал о том, как мадам Розита хвалила его, угостила чаем и дала маленький талисман, который он сейчас показывал Гасу: старомодную чашку для бритья с портретом Джорджа Вашингтона и первым американским флагом.

Но Гас продолжал спать.

Кровь загустела и запеклась на бинтах вокруг его груди. Присмотревшись к животу Гаса, Малькольм на минуту оцепенел: ему показалось, что он не видит, как этот орган его друга поднимается и опадает. Малькольм посмотрел на его рот тоже: рот был странно растянут и нем.

— Гас, — сказал мальчик довольно громко. — Черныш! Доброе утро!

Малькольм достал из кармана клочок бумаги и поднес ко рту и ноздрям Гаса. Отец всегда учил, что это верный способ определить, жив человек или мертв. Из мотоциклиста не выходило ничего, что могло бы поколебать бумагу.