Мой неповторимый геном - Лона Франк

Эта операция, при которой одна из долей мозга (лобная, теменная, височная или затылочная) иссекается или разъединяется с другими областями мозга, иногда избавляла пациентов от тяжелых приступов депрессии. В 1950-х годах лоботомию часто применяли в безнадежных ситуациях. Ее и предложил главный хирург. Прадед, ничего не понимавший ни в нейрохирургии, ни в медицине вообще, был готов подписать нужные бумаги.

Тут я всегда покрывалась гусиной кожей от ужаса, хотя и слышала эту историю много раз. Подумать только, ведь от рокового шага бабушку отделяла только какая-то закорючка! А тогда в дело вмешался наш семейный врач. Он был категорически против лоботомии и нашел другого психиатра, к которому бабушку стали возить раз в неделю. Так продолжалось два года, и в конце концов ей стало лучше.

Болезнь бабушки, приняв облик меланхолии, передалась ее дочери — моей маме. Мама бросила школу, где все казалось ей скучным и однообразным, и два года прожила, не учась, со своим отцом. Часто отказывалась от еды, и в конце концов у нее нарушился обмен веществ. Слово «депрессия» она никогда не произносила, но в ранней юности у нее несомненно был один длительный приступ. Позже болезнь обрушилась на маму с такой силой, что в последние годы жизни она практически никогда не бывала здорова.

А что же я? По сравнению с мамой и бабушкой я просто счастливица. В подростковом возрасте со мной не случалось ничего катастрофического, обычные мелкие неприятности. Правда, на моем счету — три эпизода слабой депрессии, но это уже было потом. К тому же в наше время с депрессией умеют справляться.

Вместо ответа я помахала газетой Washington Post, купленной в дороге.

— А., ну да, та же история. Я уже получил пару десятков имейлов по этому поводу.

Заголовок статьи на первой полосе газеты гласил: «Сообщение о гене депрессии опровергнуто».

— Прекрасно, прекрасно, — сказал Кендлер, обращаясь, скорее, к самому себе. — Входите, пожалуйста.

По всему было видно, что обитатели дома — люди со вкусом. Старинная мебель, оригинальные индийские гравюры. В гостиной — большая цветная фотография молодой женщины, явно нашей современницы, но снятой в позе героини какого-нибудь голландского живописца XVII века.

— Моя дочь, — пояснил Кендлер. — Собирается стать художницей. Это ее автопортрет.

Среди многочисленных фотографий дочери и сыновей, выполненных в более привычной манере, выделялся портрет их родителей в молодости, сделанный примерно в 1970-е. За прошедшие годы Кендлер почти не изменился, только борода и шевелюра стали совсем седыми. Когда мы виделись с ним в последний раз, он напоминал мудрого раввина — взглядом поверх очков, манерой говорить, тихим голосом, четкой дикцией. Кендлер действительно был очень спокойным, вежливым человеком. Самое крепкое выражение, которое я от него слышала, — это «бред собачий».

— Я вырос в еврейской общине на Лонг-Айленде, — сказал он, как бы отвечая на мои мысли. — Вся жизнь там шла по издавна заведенным правилам. Так было до тех пор, пока я подростком не уехал в Калифорнию, где с лихвой наверстал упущенное.

В этот момент в комнату неторопливо вошла трехцветная кошка с зеленоватыми глазами. Она посмотрела на меня и понюхала протянутую к ней руку.

— Очень разборчивая особа, подпускает к себе не каждого, — заметил Кендлер.

«Я как раз и есть не каждая, — подумалось мне. — Животные чувствуют, что я их люблю, и отвечают взаимностью». И я обратилась к хозяйке этого дома так, как обращаюсь к своему черному коту:

— Какая хорошенькая маленькая киска! Иди сюда!

Кошка подошла поближе, но когда я попыталась почесать ей за ушком, демонстративно ударила меня лапой и цапнула за руку. Затем свернулась клубочком на полу и злобно уставилась на меня.

Тем временем Кендлер вернулся к сегодняшним новостям. В статье, где упоминалось и его имя, шла речь о нашумевшем исследовании Авшалома Каспи и Терри Моффит, которое показало, что укороченная версия гена SERT, ассоциированная с повышением риска депрессии, проявляет свое действие, если при этом его носитель часто испытывал психологический стресс и подвергался жестокому обращению в детстве. И вот группа психиатров, обработав результаты 14 других работ, объявила, что никакой связи между SERT-геном и депрессией не существует[58].

— Похоже, теперь результаты Каспи и Моффит покажутся весьма сомнительными, — сказал Кендлер и добавил, что отец Авшалома преподавал ему древнееврейский в школе и что, без сомнения, его сын — «отличный парень».

Канонические исследования этих двух молодых ученых, обнаруживших связь экспрессии генов SERT и MAOA с условиями, в которых прошло детство их обладателей, являются лишь отправной точкой в подобных изысканиях. По мнению Кендлера, их влияние вышло далеко за рамки того, чего они на самом деле заслуживают.

— Объяснить это можно тем, что они дают идеальный ответ на старый вопрос о роли внутренних и внешних факторов (nature versus nurture). Создается ощущение, что одинаково важны оба. Интуитивно это и так ясно, а когда в 2003 году появилось подтверждение, все, кто занимался SERT-генами, бросились опрашивать обследованных ранее, каким было их детство, с тем чтобы посмотреть, получат ли они такой же результат.

— И.?

— Одни получили, другие нет. Все закончилось метаанализом.

Мета-анализ. Статистический метод тестирования взаимосвязей, которые в одних исследованиях обнаруживаются, в других — нет. Он подразумевает объединение всех результатов и совместный их анализ как единого целого. Часто его результаты предъявляют как козырную карту. Вот вам! У нас больше данных, значит, мы правы.

Однако не всеми этот аргумент признается окончательным. В конце концов, имеются многочисленные свидетельства того, что «ген Вуди Аллена» (так прозвали ген SERT) связан с чувствительностью к стрессу: короткая его версия ослабляет способность противостоять неблагоприятным ситуациям. Она же коррелирует с таким качеством, как застенчивость (исследования группы английских ученых, проведенные в 2007 году) и склонностью к суициду. В то же время стресс часто провоцирует депрессию. Насколько я помню, Кеннет Кендлер еще в 1990-х годах одним из первых показал, что люди по-разному реагируют на факторы, провоцирующие депрессию.

— Представьте себе, — сказал он беспристрастно, — я тоже склонен думать, что явление, описанное Каспи, все-таки существует. Просто эффекта одного гена недостаточно, чтобы он проявился на фоне влияния внешних факторов, например воспитания. К тому же следует признать, что психиатрия — не до конца оформившаяся наука. Сначала в ней господствуют одни идеи, потом другие. Думаю, со временем страсти улягутся, и ученые оценят полученные результаты более трезво.