Файф-о-клок - Иржи Грошек

Ник-нейм-один: Что чувствует писатель, когда видит свою книгу на книжных полках?!

Иржи Грошек: Мне сложно судить обо всех писателях, поэтому – отвечаю только за себя… После первой книги – писатель впадает в эйфорию! Он думает, что стал «широко известным писателем». При каждом удобном случае он заходит в книжный магазин, топчется рядом с полкой, где красуется его книга, и осторожно поглядывает на покупателей! «Купят – не купят, плюнут или – к черту пошлют?!»

После второй книги – писатель сходит с ума! Он смотрит на собрание сочинений, к примеру, Льва Николаевича Толстого и думает: «Эка невидаль! У меня тоже – две книги есть!»

После третьей – я хорошо закусываю! И стараюсь обходить книжные магазины квартала за четыре. Потому что покупатели, что не становятся в очередь за твоими книгами, начинают несколько раздражать!

Про переиздания – вообще не хочется говорить. Этот «иконостас» с трудом умещается на книжной полке, что приспособлена для хранения писательского архива. И если ставить по три экземпляра в ряд, то для других книг места не остается! Переиздания – это источник раздора между писателем и женой, между писателем и гостями! «Когда ты спрячешь эту макулатуру в кладовку?! – интересуется жена. – Нормальные книги поставить некуда!» Или… «Я вижу, у тебя полно лишних экземпляров?! – говорит гость. – У меня тут знакомая образовалась – вместе выгуливаем собак, моего Тузика и ее Бобика! Дай-ка свою книгу с автографом, а то приятельница вроде бы и „собачья“, а какой-нибудь малозначительный презент ей сунуть надо!»

Ник-нейм-два: Если бы на «Мосфильме» или в Голливуде (выбирайте сами) снимался фильм о Вас, то кого бы Вы хотели видеть в главной роли?

Иржи Грошек: Шрэка!

Ник-нейм-три: Как можно так гениально писать?

Иржи Грошек: Запросто! Достаточно соблюдать классическую диету: два с половиной литра кофе начиная с девяти часов утра; два пакета кефира в день; полтора литра пива начиная с девяти часов вечера; и Софья Андреевна – одна штука, чтобы как следует это взболтать. А на следующее утро вы будете гениально писать, словно Лев Николаевич Толстой!

Можно ли ждать новых произведений от Иржи Грошека?

Можно и нужно…

Вопросы: Антон Ратников

Впервые опубликовано в интернет-журналах Иржи Грошека

http://diogen-pithos.livejournal.com и http://grosek.livejournal.com

Пятнадцатого июня, когда последняя экскурсия покинула гардероб, Иван Петровитч зачищал Эрмитаж от рядовых искусствоведов. Двигаясь по своему определенному маршруту, Иван Петровитч гасил в залах свет и переговаривался по рации с Николаем Сергеевитчем, который шел параллельным курсом. «Чисто!» – докладывал Иван Петровитч, осматривая очередной зал. «Чисто!» – отзывался Николай Сергеевитч. За пару лет служения искусству Иван Петровитч научился отличать картину от скульптуры по некоторым характерным признакам. Под картиной невозможно было спрятаться, зато скульптуру требовалось обойти – по часовой и против часовой стрелки. Время от времени Иван Петровитч манкировал своими служебными обязанностями и не мудрствуя лукаво подкрадывался к статуе и громко топал, отчего у всякого злоумышленника предполагался инфаркт. Как в случае с задремавшей старушкой подле картины Леонардо да Винчи. Очкастый гад, а именно так, по мнению Ивана Петровитча, выглядел музейный злоумышленник, должен был вывалиться из-за статуи – замертво. И больше не досаждать Эрмитажу.

Как обычно, Иван Петровитч встретился с Николаем Сергеевитчем у малахитовой ротонды и обменялся дежурными новостями.

– Говорят, что пару залов закроют на реставрацию! – сказал Иван Петровитч.

– Говорят, что четыре! – ответил Николай Сергеевитч.

Здесь их маршруты переставали быть параллельными. Николай Сергеевитч поднимался на третий этаж, чтобы устроить засаду в зале с импрессионистами. А Иван Петровитч спускался этажом ниже, откровенно завидуя Николаю Сергеевитчу. Потому что под портретом Жанны Самари было приятнее и теплее поджидать злоумышленника, чем на каменной скамейке в отделе античной культуры. Но как утверждают знающие люди, «нет худа без блуда». Николай Сергеевитч находился бóльшую часть рабочего времени среди развратных картин и пейзажев и постоянно нервничал за их сохранность. Чего не скажешь об Иване Петровитче, который не сомневался в благонадежности своих экспонатов.

«Зевса не вынесут!» – ухмылялся Иван Петровитч, глядя на многотонное изваяние.

«Порнография или шизофрения?» – размышлял Николай Сергеевитч двумя этажами выше.

К этому времени Эрмитаж погрузился в дежурное освещение. Ориентируясь по колоннам, как опытный мореплаватель, Иван Петровитч ловко проскочил между Сциллой и Харибдой на траверзе в античные залы и хлопнул за собой Харибдой. «Пум-пуууум!» – разнеслось по округе. На профессиональном языке музейных работников это означало, что «доступ посетителей прекращен, и лавочка закрыта!» Теперь Иван Петровитч мог откинуть швартовы и в таком непотребном виде затаиться на рейде. Рассчитывая, что злоумышленник запутается в его подтяжках…

В дальнем саркофаге у Ивана Петровитча была припрятана бутылочка пива с хвостиком от леща. По этой причине Иван Петровитч остановился на пороге последнего античного зала и принюхался – не завонялся ли хвостик? Однако пахло черт знает чем, но только не вялеными лещами. Как будто античный зал посетила французская делегация номер пять. И меньше всего Иван Петровитч разбирался в парфюмерных деликатесах, зато ясно слышал причмокивание со стороны саркофага.

«Злоумышленник!» – подумал Иван Петровитч, живо представил себе очкастую морду и стал к ней подкрадываться, надеясь застукать ее на акте вандализма.

От возмущения, что гад проник на подконтрольную территорию, Иван Петровитч решил не экономить на батарейках и осветить кровавую сцену карманным фонариком. Что он и сделал. Но сцены не последовало, и кровь не пролилась, а застыла в органах у Ивана Петровитча. На саркофаге сидела молодая женщина и попивала из бутылки пиво…

– Ваше? – спросила она, болтая ногами.

Эту бутылочку Иван Петровитч купил за два квартала до работы. Протащил сквозь металлоискатель и детектор лжи в образе главного контролера. Поставил в саркофаг охладиться и собственноручно зачистил лещику хвостик… Словом, есть отчего замерзнуть органам! Ведь не антифриз же у Ивана Петровитча в жилах!

– Вкусное пиво, – сообщила оцепеневшему Ивану Петровитчу развратная молодая женщина. – Жаль, что мало.

Иван Петровитч дважды смотрел в глаза дьяволу, и это кино ему не понравилось. Один раз – в девяносто четвертом году, когда Иван Петровитч сделал предложение своей будущей жене Оленьке; второй раз – когда Оленька пыталась его придушить. То есть дьявол, по мнению Ивана Петровитча, отличался отменным здоровьем и румяными щечками. И лишь дико вращал глазами, когда его ограничивали в покупках нижнего белья. В частности – теплых панталон с начесом пятьдесят шестого размера по Фаренгейту.