Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

Я положила открытку на твой комод, а на следующий день я нашла ее на телефонном столике — ты очистил на ней персик. Кожица и косточка прилипли к бумаге. Мне всегда хотелось тебе сказать, как это было НИЗКО.

ПАПА[9] — НИЗКИЙ, ЗЛОБНЫЙ, НИЧТОЖНЫЙ ОТЕЦ, РАЗОЧАРОВАНИЕ, ЯРМО У МЕНЯ НА ШЕЕ.

Писать такое — не соответствует жизненной философии в духе Иисус — Другие — Ты сам, но для меня РАДОСТЬ высказать наконец все это тебе в лицо.

С любовью, Лили

P. S. Я ни на полсекунды не поверила, что моя мама меня бросила.

Я перечитала письмо, а затем разорвала его на мелкие клочки. Я ощутила облегчение оттого, что выплеснула все это из себя, но я-солгала, что это принесло мне радость. Я чуть было не села писать другое письмо, которое я бы тоже не отослала и в котором бы я просила прощения.

* * *

В эту ночь, когда розовый дом уснул, я прокралась внутрь, чтобы воспользоваться туалетом. Ночью в доме было несложно ориентироваться, поскольку Августа оставляла дорожку из зажженных ночничков — из кухни в туалет.

Я пришла босиком, принеся на ногах росу. Сидя на унитазе и стараясь писать как можно тише, я видела лепестки каучукового мирта, приставшие к ногам. Сквозь потолок над моей головой просачивался храп Розалин. Всегда приятно опустошить мочевой пузырь. Лучше чем секс — так говорила Розалин. Хотя было и вправду приятно, но я искренне надеялась, что она ошибается.

Я направилась к кухне, но тут что-то заставило меня развернуться; я до сих пор не знаю, что это было. Я пошла в обратном направлении — к гостиной. Ступив внутрь, я услышала такой глубокий и чистый вздох, что какую-то секунду не понимала, что он порожден моими же легкими.

В красном стаканчике возле фигуры Марии горела свечка — она выглядела крошечным красным сердцем в темной пещере, сердцем, излучающим свет в мир. Августа поддерживала огонь день и ночь. Это напоминало мне вечный огонь, который горел на могиле Джона Ф. Кеннеди и который никогда не потухнет, что бы ни случилось.

Наша Леди в Оковах ночью выглядела совсем иначе, нежели днем: ее лицо — старше и темнее, кулак — больше, чем я помнила. Я подумала обо всех морях, по которым она плавала, о тех печальных вещах, которые ей шептали, о тех испытаниях, которым она подвергалась.

Иногда, после того как мы совершали свои молитвы с четками, я не могла вспомнить, как правильно перекреститься, что, в общем-то, можно ожидать от человека, выросшего в баптистской среде. Всякий раз, когда это случалось, я просто клала руку на сердце — так, как мы делали в школе во время клятвы верности. Я чувствовала, что одно не хуже другого, и то же произошло и теперь — моя рука автоматически поднялась к сердцу и осталась на нем лежать.

Я сказала Марии: Укрепи меня. Пожалуйста, укрепи меня. Помоги мне понять, что делать. Прости меня. Хорошо ли моей маме там, наверху, вместе с Богом? Не дай им нас найти. Если они нас найдут, не дай им забрать меня назад. Если они нас найдут, не дай им убить Розалин. Пусть Июна любит меня. Пусть Т. Рэй любит меня. Помоги мне прекратить лгать. Сделай мир лучше. Избавь сердца людей ото зла.

Я подошла ближе, чтобы дотянуться до сердца на ее груди. В моей голове звучала музыка пчел.

охлаждающих своими крылышками темный музыкальный ящик. Я видела, как мы с Августой прижимаемся к улью. Я помнила ее голос, когда она рассказывала историю Нашей Леди в Оковах. Ниспослать им спасение. Ниспослать утешение. Ниспослать им свободу.

Я провела пальцем по груди Черной Марии. Я стояла там, с лепестками на своих ногах, и со всей силы прижимала ладонь к ее сердцу.

Я живу в темном улье, и ты моя мать, сказала я ей. Ты — мать тысяч детей.

Вся общественная структура медоносных пчел зависит от коммуникации — врожденной способности посылать и получать сообщения, кодировать и декодировать информацию.

«Медоносная пчела»

Двадцать восьмое июня было днем для книги рекордов. Я вспоминаю этот день, и мне приходят на ум люди, прыгающие в бочках с Ниагарского водопада. С тех пор, как я впервые об этом услышала, я пыталась представить себе, как они, скорчившись, сидят там внутри и поначалу плывут спокойно, как резиновый утенок в ванне, когда вдруг поток становится бурным и бочка начинает метаться, а рев вдалеке все нарастает. Я знала, что там, в бочке, они в этот момент говорят: Черт возьми, о чем только мы думали?

К восьми утра температура поднялась до 94-х градусов, с амбициозными планами достигнуть к полудню 103-х. Я проснулась оттого, что Августа трясла меня за плечо, говоря, что грядет страшная жара, вставай, нужно ехать поить пчел.

С нечесаными волосами, я забралась в «медовый возок», а Мая протягивала мне через окно намазанный маслом тост и апельсиновый сок, тогда как Розалин совала термосы с водой — при этом обе они фактически бежали рядом с грузовиком, пока Августа выруливала на подъездную дорожку. У меня было ощущение, что мы — служба Красного Креста, сорвавшаяся по тревоге, чтобы ехать спасать пчелиное королевство.

В кузове грузовика стояли уже готовые галлоны с сахарной водой.

— Когда зашкаливает за сотню, — сказала Августа, — цветы высыхают и пчелам тогда нечего есть. Они остаются в ульях и охлаждают себя. Но иногда они просто зажариваются.

Я чувствовала, что мы и сами можем изжариться заживо. Нельзя было дотронуться до ручки двери без риска получить ожог третьей степени. Пот стекал у меня между грудей и впитывался в трусики. Августа включила радио, чтобы узнать прогноз, но мы узнали только, что «Рейнджер-7», наконец приземлился на поверхность Луны в месте под названием Море Облаков, что полиция ищет тела троих правозащитников из Миссисипи, и еще мы узнали о кошмарных событиях, произошедших в заливе Тонкина. Новости закончились рассказом о том, что происходит «ближе к дому»: как черные из Тибурона, Флоренции и Оранжбурга двигаются в сторону Колумбии маршем протеста, требуя от губернатора провести в жизнь Акт о гражданских правах.

Августа выключила радио. Хватит. Нельзя быть в ответе за весь мир.

— Я уже напоила пчел в ульях возле дома, — сказала она. — Зак занимается ульями на востоке округа. Так что нам с тобой остается западная часть.

Спасение пчел заняло у нас все утро. Заезжая в самые отдаленные места в лесу, туда, где практически не было дорог, мы обнаруживали там скопления ульев, похожие на маленькие заброшенные города. Мы поднимали крышки и наполняли кормушки сладкой водой. Ранее мы набили свои карманы сахарным песком, и теперь, в качестве бонуса, сыпали его в ульи.

Я умудрилась дать себя ужалить в запястье, когда закрывала улей крышкой. Августа вытащила у меня жало.

— Я посылала им любовь, — сказала я, чувствуя, что меня предали.