Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов

…От Андрея что ни день – телеграмма: истосковался в одиночестве. Наспех собравшись, налегке, вместе с незаменимым в путешествиях Мишей Александровым (барон Готш с годами отяжелел) и мопсиком Джиби она устремляется в дорогу.

Зимняя Европа; похожий на рождественскую открытку снежный Сен-Мориц в окружении ледяных альпийских вершин; бурлящая праздничная толпа в разноцветных фуфайках и шарфах, загоревший на горном солнце Андрюша, не отрывающий от нее влюбленных глаз, прогулки на лыжах в ближний лес, катания с ветерком под мелодичный перезвон бубенцов по окрестностям в парных санях, интимные вечера в апартаментах Андрея в обществе его адъютанта поручика фон Кубе, наблюдающего доктора Маака и Миши Александрова – у горящего камина, под нарядно украшенной елкой, с вкусной едой на столе, подогретым красным вином в бокалах, цыганскими романсами под Мишину гитару.

Месяц спустя они всей кампанией на Лазурном Берегу, в собственном доме. Купленная год назад на мысе Кап д’Ай двухэтажная вилла «Алам» (обратное прочтение по-французски ее уменьшительного имени) к их приезду капитально переделана и расширена, в комнатах – выписанная из Ниццы стильная мебель, прекрасно звучащий рояль в салоне. Хлопочет на кухне у плиты нанятая загодя кухарка, в прихожей командует по-европейски подтянутый, расторопный лакей Арнольд, раздевающий бесчисленных визитеров. Сутки напролет – приемы, визиты, прогулки, рестораны.

Жить в двух шагах от Монте-Карло и не заглянуть в игорное заведение?..

– «Мадемуазель Семнадцать»! – шепчут друг другу помнящие ее в лицо служители казино.

Здесь к ней относятся с профессиональным уважением. В отличие от большинства представительниц прекрасного пола, ездящих в Монте-Карло с единственной целью – покрасоваться на публике в новом туалете, русская этуаль – прирожденный игрок. Поразительное владение эмоциями: не кидается в крайности, умеет выжидать. Рискнула на этот раз испытать судьбу за карточным столом и – нате вам! – в первой же партии в баккара одолела закаленных бойцов, сорвала банк – около четырех тысяч франков! Не удержалась, правда, оставила почти всю сумму четверть часа спустя, перейдя к рулетке, ставя на всевозможные комбинации заветного своего числа «17», которое в этот день упорно не желало выигрывать.

– Попробуй, Малюша, что-нибудь другое, – советовал стоявший за ее спиной военный в сияющем наградами голубом мундире, по слухам – родственник русского императора.

– Ни за что! – смеясь отвечала она. Встала из-за стола, оправляя платье, пересчитала на ходу оставшиеся фишки. – На чаевые, пожалуй, хватит, – заметила, подставляя руку кавалеру.

Лето четырнадцатого года было щедрым на тепло, пригожие денечки. Цвела в изобилии за оградой стрельнинской дачи махровая сирень, вилась мошкара над вечерним столом с кипящим самоваром, подпевал нестройно и самозабвенно граммофонному голосу Вяльцевой лягушачий хор из ближнего пруда. В июле справили Вовины именины, наехало по обыкновению множество гостей, детям устроили на декорированной под арену площадке для крокета шуточный бой быков. Радостям, безмятежному существованию, казалось, не будет конца, ничто не предвещало грядущих потрясений.

В конце месяца она танцевала в Красносельском театре свою нетускнеющую «Русскую» в присутствии государя и императрицы. Во время антракта в царскую ложу были доставлены какие-то важные сведения, монарх срочно отбыл во дворец. Наутро пришло известие: в сербском городе Сараево убиты террористом наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд с супругой, Австро-Венгрия открыла против сербов военные действия. Двое суток спустя поступил указ о всеобщей мобилизации, через день Германия объявила России войну.

Невыспавшаяся, встревоженная выехала она наутро в Петербург. Перебраться на правый берег Невы было невозможно, дорогу автомобилю преграждали двигавшиеся вдоль набережной и по мостам толпы народа – с иконами, хоругвями, царскими портретами. Едва только на балконе Зимнего дворца показалась императорская чета, десятки тысяч людей, заполнивших Дворцовую площадь, как один опустились на колени, запели «Боже, царя храни». К вечеру кто-то сбросил со здания германского посольства украшавшие его конные статуи, на улицах громили немецкие лавки и магазины.

Жизнь сорвалась с колеи, покатила в неизвестность. Уходили на войну близкие люди. Позвонил отправлявшийся со своим полком на передовую великий князь Дмитрий Павлович, попросил приехать, проститься. Она достала торопясь из секретера образок ченстоховской Божьей Матери, доставшийся в наследство от родителей, в чудодейственные свойства которого свято верила, опустила в сумочку. Верного друга Димушку нашла на запасных путях станции, руководившего погрузкой лейб-улан в эшелоны. Оба молча поднялись в его вагон.

«Какой это был грустный и тяжелый момент, когда он встал на колени передо мною и я его благословляла, – вспоминает она. – В такой момент не знаешь, увидишь ли еще когда-нибудь или нет».

Посчитал недостойным для себя уклониться от исполнения воинского долга оставивший в свое время по состоянию здоровья командование артиллерийской батареей и числившийся в императорской свите Андрей.

«Прошел уже второй месяц войны, и стало невмоготу, – читаем в его дневнике. – Как ни тяжело было проситься в штаб, а не в строй, я все же решился и написал Кириллу, который находился в Ставке Верховного главнокомандующего. Предварительно я просился у Ники, который меня благословил на это… Я получил от Николаши телеграмму: «Тебе высочайше разрешено состоять в распоряжении генерала Рузского, можешь выехать, как только будешь готов, предварительно заезжай ко мне. Николаша».

В конце сентября, выслав вперед лошадей и мотор, он уехал с Александровского вокзала, сопровождаемый адъютантом Ф.Ф. фон Кубе, камердинером Бондаренко и казаком Дмитрием, в Ставку Рузского в Могилеве.

Сережу, славу богу, судьба на какое-то время уберегла от фронта: мучимый бездействием генерал-инспектор артиллерии лежал у себя на даче в Михайловке с тяжелой формой суставного ревматизма, полученного во время поездки по Сибири, о скором его возвращении в строй нечего было и думать.

Вести с войны приходили скудные, просеянные сквозь сито цензуры. Знающие люди уверяли: к Рождеству наши будут в Берлине. Холодным душем вылилось известие о разгроме в Восточной Пруссии армии генерала Самсонова, чудовищных потерях с нашей стороны (за первый год кровопролитных сражений русские войска потеряли больше полутора миллионов ранеными, убитыми и взятыми в плен). В Петроград (переименованный из Санкт-Петербурга по требованию патриотически настроенных слоев общества) десятками эшелонов прибывали раненые. Лечебных коек не хватало, в лицеях, гимназиях, жилых домах, всюду, где наличествовали подходящие помещения, в спешном порядке оборудовались частные лазареты и госпитали. Одной из первых она открыла неподалеку от дома солдатский лазарет – с палатами на тридцать коек, двумя операционными, постоянным штатом медицинских сестер и обслуживающего персонала.

«Мой долг россиянки сегодня, – писала она Андрею, – служить всеми силами родному Отечеству и Государю».