Земля Злого Духа - Андрей Посняков

Три светленькие, с волосами как выгоревший на солнце лен, – осанистые Онисья и Владилена, худощавая, с конопушками Федора; пятеро чернявеньких – смуглые Олена с Аксиньей, маленькая Устинья, высокая, похожая на цыганку Глафира, ну и Катерина-краса с бровями собольими, с грудью большой, упругой… у рыженькой белотелой Авраамы, конечно, не такая грудь, да и у Насти… Но тоже ничего, упругие, сладкие… Ах, красивы девки, с тонким станом, со спинками гибкими, ровно у ласковых кошечек, у многих рядом с копчиком ямочки – так бы и погладить, ага! Кто-то, как Онисья, Катерина, Авраама, – белокожие, будто царевны или уж, по крайней мере, боярышни; кто-то смуглявый, как ханские жены, а вот у Настасьи кожа золотисто-нежная, шелковая и столь же нежная, крепкая, хоть и не очень большая, грудь с торчащими коричневыми сосочками, верно, сладкими-сладкими и на ошупь – упругими, нежными… так бы и поцеловать, обхватить губами, ласкать языком! А какая тонкая талия у Насти! И ребрышки кое-где выступают под кожею, особенно когда дева вот эдак потягивается… как только что потянулась… Ноги длинные, плоский животик с темною ямочкою пупка, а ниже… Вот девушка повернулась, покачивая стройными бедрами, подошла к воде, наклонилась…

Ах!!!

Маюни чуть сознанье не потерял от всего увиденного! Нет-нет, он вовсе не собирался за кем-то подсматривать, просто искал укромное место – помолиться своим богам… Искал-искал и нашел… то же самое, что и нагие красавицы девы! Теперь бы, конечно, уйти, поискать какую-нибудь полянку… да-да, уйти! Но… ноги что-то не шли, словно вросли в землю. Может быть – это и есть черное колдовство сир-тя? Может, оно уже прямо здесь, на этом берегу, началося?

Ушел бы отрок, да не шли ноги! Не шли…

Во еще одна дева подошла совсем-совсем близко к кустам, к прятавшемуся за ними – нет, он не прятался, просто стоял! – Маюни, перевернула распростертую на ветвях рубашку. Юный остяк как-то ее раньше не замечал, а ведь тоже очень красивая дева… как все здесь. Но эта – именно ему под стать: небольшого роста, худенькая, темно-русые густые волосы, глазищи синие, сияющие, словно в ночном небе звезды, смуглая кожа, а грудь такая аппетитная, что, кажется, взял бы – и съел. А на левой груди, у соска, ма-аленькая такая родинка. Если и будет когда-то хозяйка в доме у Маюни, то вот такая, как эта… Или такая, как Настя… высокая, стройная… Нет, про Настю – это просто мечты, а вот эта… Вот повернулась боком, руки подняла – и тоже видны под смуглой кожею ребрышки! – вот замерла, к чему-то прислушалась, наклонилась… и посмотрела, казалось, прямо парню в глаза! Маюни аж попятился.

– Что там такое, Устинья? Что увидала-то?

Ага, вот как ее зовут – Устинья…

– Да кажется, будто кто-то в кустах сидит, смотрит.

– Зверь, верно!

– Ой, девы… Мне что-то страшно! Вдруг там такая же рогатая ящерица с дойную корову величиной! Как сейчас выскочит, ка-ак даст хвостищем…

– Да ну тебя, Авраама! Вечно ты все выдумываешь, пугаешь.

Настя тоже подошла к кустам, всмотрелась, потом обернулась к подружкам:

– Сейчас все вместе – кинемся, посмотрим, ага? Если кто там и сидит, так он нас сам боится. А ну-ка, пошли!

Вот тут Маюни не выдержал – бросился наконец бежать, да не так, как лесной человек, – неслышно, а как русские бегают – аж весь лес трещит! По крайней мере, именно так пареньку и казалось. Может быть, от того, что так сильно билось сердце?

Позади, от реки, вдруг послышался крик:

– Ой, девы! Смотрите-ка – лодка!

Это крикнула Катерина, она вместе с цыганистою Глафирою и юркою, с конопушками Федорой оставалась у реки и шариться по кустам вовсе не собирались. Кому надо, тот пусть там и носится, а нам и тут неплохо!

– Вона, вона, из-за излучины вынесло…

– Ой, девоньки… А в ней ведь кто-то лежит!

– Надо казаков позвать!

Не в меру любопытные Настена с Авраамой, услышав такое, переглянулись:

– Зачем казаков? Сперва сами глянем!

Сказали и, забыв про того, кто, может быть, таился в кустарнике, со всех ног бросились к речке. Не останавливаясь, вбежали – с брызгами – в воду, подтащили челнок к берегу… с опаской глядя на лежащего в нем человека… непонятно, то ли мертвого, то ли…

Настя наклонилась, прислушалась:

– Нет, он дышит. Только слабо-слабо.

Странный был человек: голый по пояс, в оборванных самоедских штанах из тонкой шкуры оленя, он чем-то напоминал Маюни – такой же смуглокожий, маленький, узкогрудый… и чрезвычайно худой, словно его специально морили голодом. А вот широкое скуластое лицо с узкими закрытыми глазами вовсе не напоминало довольно приятную рожицу юного остяка – тот-то был по виду как русский, даже и волосы светлые, а вот этот… Узкоглазый, волосы – жесткие, черные, как вороново крыло, и даже еще чернее.

– Давайте-ка, девы, повернем его да водицей на лицо брызнем… ага… Господи, он еще и ранен!

Левый бок незнакомца был весь в крови, мало того, в ране торчал обломок стрелы, едва-едва заметный!

– Я все ж сбегаю, позову казаков…

– Беги. Устинья… Рубаху только надеть не забудь.

– Ой!

– И нам бы не худо одеться…

Первым на зов явился Маюни, а за ним уж – и атаман с отцом Амвросием, Афоней Спаси Господи и ландскнехтом Гансом Штраубе. Последний за свой веселый нрав и незлобивость пользовался большим расположением девушек, коих, как неоднократно заявлял, искренне любил всех… но почему-то особенно выделял статную светлоокую Онисью. Вот и сейчас, глянув на нее, облизнулся – ну до чего ж аппетитна в одной-то рубахе. Высокая-то грудь так и выпирает, соски сквозь полотно торчат! О святая Бригитта – ну как же такое вынести? Разве что ввязаться в какую-нибудь хорошую драку… либо шнапсу потребить немерено, так, чтоб орать гнусным голосом непотребные солдатские песни, размахивать кулаками, ругаться, а потом упасть под лавку да там и уснуть.

– Ах, фрейлейн Онисья, это вы лодку заметили?

– Мы все.

Настя обернулась:

– Тут раненый. Не знаю, что с ним и делать, – сейчас попытаемся перевязать, а уж там как Бог даст. Больно много крови у него вытекло. Там, в левом боку, стрела… думали вытащить…

– Не надо! – сразу же запретил отец Амвросий. – Тогда совсем кровью изойдет.

Смугленькая Устинья вдруг вскрикнула:

– Ой, ой! Он глаза открыл, кажется.

– Кто ты, человече? – склонился над раненым атаман.

Бедняга ничего не ответил, лишь со стоном закатил глаза.

– Постой-то, постой, ты только не умирай, ага… – Еремеев обернулся и жестом поманил Маюни. – Поговори с ним, может, он твою речь поймет.

Кивнув, отрок что-то быстро спросил… Раненый открыл глаза… что-то прошептал одними губами – ответил.

– Он из рода Харючи, – быстро перевел Маюни. – Охотник.