Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

— Так ты говоришь… — протянул, словно что-то припоминая. — Девушка, что тебе досталась, она рыжая? Что, хороша?

— Восхитительна. У неё рыжие кудри всех оттенков жаркого пламени, государь, — улыбнулся посол франков. — И словно солнечные зайчики рассыпаются в причёске.

— А веснушки у неё есть?

— Очень милые, но только на личике. И белоснежная кожа, явно чувствительная к солнцу, как это бывает у рыжих.

— Забавно. И её зовут…

— Кекем, государь.

— Заика, — тяжело повторил султан. Прикрыл глаза. — Однако надо что-то решить с этой несравненной рыжей розой… Нет, не волнуйся, мой новый друг, я не потяну к ней свои жадные лапы, как мог бы подумать кто-то иной. Ты-то ведь прекрасно понимаешь, что вопрос чести для правителя всегда на первом месте. Я уже подарил её тебе, и теперь не собираюсь глядеть в её сторону с вожделением. Но что ты сам думаешь о сложившемся положении?

Галл с готовностью ответил:

— Возможно ли ей ещё немного пожить здесь? Я бы с удовольствием взял её с собой в Эстре и представил бы герцогине; вот уж, думаю, та нашла бы выход, тем более что не так давно ей понадобилось собрать новую свиту фрейлин. Кекем прелестно смотрелась бы в этом цветнике. А я — числился бы официальным опекуном и, чего уж там, был бы рад устроить её судьбу на новой родине.

— Неплохое решение. Она останется у тебя на глазах, под присмотром и твоим, и достойной целомудренной женщины… К тому же, мало ли, вдруг твоя жена решит освободить тебя от неосмотрительно принесённой клятвы. Кто знает, женское сердце может и смягчиться. Однако в твоём голосе явственно слышится некое «но»?

— Да, сир. — Бомарше вздохнул. — Не далее, чем завтра, мне нужно сдавать дела и собираться в Александрию. Вы сами знаете — сейчас там беспокойно. Слишком легкомысленно было бы с моей стороны тащить с собой хорошенькую девушку в неизвестный город, не зная, смогу ли там предоставить ей достойную жизнь, а главное — безопасность. Да и с теми женщинами, что остались, будут ещё хлопоты у моих друзей. — Он улыбнулся. — Представьте себе, сир, здание посольства совсем не рассчитано на женатых людей. И на семейных, кстати… Наш консул остаётся здесь, как вы знаете, ещё на пять лет, а за это время у него могут появиться наследники, и не один; где-то надо держать эту ораву. Пользуясь случаем…

Откинувшись на подушки, султан добродушно расхохотался.

(Слуги, менявшие блюда на столе, едва не растеряли подносы от неожиданности: никогда ещё на их памяти Солнцеликий не смеялся так часто, как в нынешний вечер).

— Никто из послов ещё не привозил сюда семьи, франк! Ты прав, домишко маловат…

— Что ты, государь, для представительских целей он в самый раз. Но мы хотели бы присмотреть пару домов в наём неподалёку от посольства. Чтобы жить, не отгораживаясь от народа, с которым сотрудничаешь, в самой его гуще, дышать с ним одним воздухом, есть его хлеб и пить воду, слышать, о чём он говорит, знать его мысли, петь его песни… Вот это жизнь, государь, она куда интереснее, чем за решёткой посольства!

Что-то шевельнулось в глубине вечно холодного сердца Солнцеликого.

Неужели его растрогали слова гяура?

Пожалуй, да…

За пять лет он, Тамерлан, Хромец, уже привык считать завоёванный народ своим. И искренний порыв галла оказался неожиданно приятен.

— Назовёшь моему капа-агасы имена тех девушек, которые со своими мужьями остаются в столице. Я отпишу им в приданое по хорошему дому. Не благодари! Люблю одаривать свой розарий… Так кто ещё из вас, франков, женится и остаётся здесь же? Ты упоминал, что тут задерживаются два моих подарка?

— Совершенно верно, сир. Как я уже говорил, первый остаётся у нашего консула, Франджипани. В своё время он серьёзно поссорился в Лютеции с некими особами, приближенными ко двору. И, дабы избежать скандала, Его Величество Генрих спровадил Иоанна сюда, без права появляться перед его глазами ещё лет десять. Эта долгая история о кровной вражде, которая не скоро забудется… Его Величество одним выстрелом сразил двух глухарей: пресёк кровопролитие — и принудил к службе талантливого дипломата и политика. А не далее, чем нынче утром, Франджипани заявил, что если уж судьба уготовила ему многолетнее пребывание в сем славном городе — надо бы прожить это время с толком. Вряд ли кто отдаст за него свою дочь при дворе Франкского короля — хвост кровников, тянущийся за его родом, отпугивает многие семейства; а обзаводиться женой и наследниками давно уже настала пора.

— И эти обстоятельства меня радуют. — Султан довольно огладил бородку. — Будет кому оживлять мою скуку интересными историями, когда ты уедешь в Александрию. Кто же второй счастливчик?

Бывший писарь прижмурился от удовольствия.

— Вы не поверите, сир… Во всяком случае — мы сами долго не могли поверить. Наш Ангерран дю Монстрель, наш граф, до кончика ногтей наполненный голубой кровью, восхваляющий на каждом углу своих предков до тридцатого колена… Он! Он самый! Представьте, его несравненная оказалась из древнего нормандского рода, сейчас, правда, совсем обедневшего, однажды попавшего в кабалу, затем к пиратам… На родине у неё остался замок, давно уже, правда, в руинах, как и величье семьи. Однако наш Ангерран, похоже, нашёл то, что искал: новую ветвь, которая прекрасно срастётся с его родовым древом.

О том, что красавчик граф долго не мог забыть случайно брошенной во время пиршества фразы: «В мешок — и в Босфор!» — Огюст благоразумно умолчал. Его ведь об этом не спрашивали. Как и о том, что Монстрель вытянул-таки из Хайят подробности о назначении трубы-туннеля за маленькой неприметной дверцей во дворике икбал, и с болезненной дотошностью расспросил, за какие прегрешения и как наказывают грешниц в гареме. После чего, как признался друзьям, саму мысль о том, чтобы «отдать бедную девчонку на утопление этим изуверам» счёл недостойной дворянина.

Сперва он поиздевается над отцом, воздав ему за все выговоры и принуждения к браку женитьбой без благословения; а потом — не изверг же он! — придумает своей Хайят красивую легенду и родословную, на манер того, как поступил герцог д'Эстре. Ведь и впрямь не все верят в чудесное происхождение его благоверной… А чем графиня хуже герцогини?

Но султану ни к чему знать такие подробности, не так ли?

— Как вы, европейцы, всё усложняете. — Тамерлан снисходительно усмехнулся. — Впрочем… Расскажи об остальных своих друзьях.

— Жоффруа Лебюэль…

Бомарше помолчал.

— Его ждёт во Франкии невеста. Богатая, знатная… Нельзя сказать, чтобы нелюбимая, но… Надо сказать, одно время Жоффруа даже испытывал к ней тёплые чувства. Но он, безупречно верный в своих привязанностях к королю и отечеству, чересчур ветреник по отношению ко второй половине рода человеческого. Пожалуй, при его лёгкости характера ему лучше было родиться здесь, чем в Нормандии. Вот уж у кого был бы полон гарем красоток, искренне любящих своего повелителя; и, сдаётся мне, ни одна не уходила бы от него обиженной. Вот и сейчас: похоже, он не захотел обидеть свой «подарок» отказом и сделал всё, чтобы она осталась довольна. Хоть предполагалось изначально несколько иное распределение ролей… Говоря откровенно, если этот парень не примет ислам, он не женится никогда, из-за опасения оставить без внимания хотя бы одну из претенденток на своё сердце.