Не любовь - Оксана Хващевская

Однако никто не отозвался, даже головы никто не повернул в ее сторону, будто ее и не было.

Народу становилось все больше. Старики и молодежь со Старых Дорог спешили к хутору, толпились кучками, безмолвно глядя на то, как быстро пламя уничтожает маленький домик с резными ставенками, превращая его в груду тлеющих головешек.

В отчаянии мечась среди людей и не видя лиц, Мира чувствовала, что все напрасно, напрасны и ее безумные надежды. Вадима больше нет. Он остался там, в бушующем огне… Не зря так ужасно выл волк. Видно, к смерти он выл!

Остановившись и согнувшись пополам, Мира пыталась унять разрастающуюся в груди боль. Сознание туманилось.

Подняв глаза, она смотрела на пожар, не мигая, как зачарованная, зная, что без Вадима не проживет ни дня.

Выпрямившись, девушка шагнула вперед, к огню. Кто-то схватил ее за руку. Дернувшись, Мирослава обернулась, будто в тумане, увидела лицо Степика. Из-за слез, беспрестанно катившихся из глаз, но которых Мира не замечала, лицо брата казалось размытым и странным. Оно почему-то то отдалялось от нее, то приближалось. Это лицо олицетворяло собой все ее несчастья.

— Мира! — крикнул Степик и потянул ее куда-то за собой. — Немедленно идем домой! Хватит уже устраивать спектакль! Все и так в курсе, отчего ты здесь носишься, как безумная, без куртки и шапки!

Кто-то набросил ей на плечи куртку. Она не сомневалась, что этот кто-то — друг Степика. Никого из них видеть она не могла и не хотела. Они хладнокровно убили Вадима, а значит, и ее.

— Ты убийца, — прошептала девушка срывающимся голосом, глядя на Степика ненавидящим взглядом. — Вы убийцы! Будьте вы прокляты! Что б вам умереть! Что б вам корчиться в самых ужасных муках и не знать пощады! Ненавижу вас! Ненавижу вас всех! Ненавижу!

Вырвав свою руку из руки Степика, Мира, передернув плечами, сбросила куртку и оттолкнула Гарика, который хотел ее удержать. Увернувшись от Полякова, девушка услышала где-то вдалеке вой сирен. Это спешили пожарные. Но, по большому счету, они уже были не нужны. Спасать и тушить было практически нечего.

В этот момент в пылающем доме обвалилась крыша, подняв в темное небо столб искр.

— Мира, стой! — крикнул Рудинский и шагнул в сторону сестренки, но его отвлекла Ирина. Их взгляды пересеклись.

Девушка почти сразу отвернулась от него, но Степик успел прочесть в ее глазах жалость и презрение…

— Мира! — вдруг закричал рядом Леша.

Рудинский обернулся на его крик и увидел, как Мирослава медленно, как сомнамбула, идет прямо к огню. Услышав окрик Полякова, она сорвалась с места и побежала.

Парни, все трое, несколько секунд недоуменно смотрели ей вслед, не веря увиденному, потом, как по команде, бросились за ней.

Поляков первым нагнал девушку опасно близко от бушующей стены огня, схватил в охапку, закрыл собой.

— Отпусти меня! Отпусти меня сейчас же! Не смей прикасаться ко мне! — кричала Мира, отчаянно вырываясь.

Но Алексей, испуганный и потрясенный тем, что едва не совершила девушка, вцепился в нее мертвой хваткой и не отпускал, как она ни сопротивлялась, какими бы проклятиями и ругательствами ни осыпала его.

Мира протягивала руки к горящему дому и желала только одного — оказаться в нем и умереть, чтобы соединиться с Вадимом. Но вырваться из рук Полякова не получалось. А потом еще Гарик со Степиком подоспели.

Мира перестала сопротивляться, силы оставили ее, и она позволила увести себя с пожарища, только все хотела обернуться, чтобы в последний раз взглянуть на то, что осталось от домика, в котором вчерашней ночью она была так счастлива. С этим домом, с Вадимом, сгорели все ее мечты и надежды, сгорели ее счастье, ее сердце, ее душа…

Отчаяние и боль захлестнули с головой. Боль разрасталась и усиливалась… Мира задыхалась, хватая ртом воздух, чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег.

Отчего-то заложило уши. И шум, и людские голоса становились тише, дальше, все меркло перед глазами, кружилось и исчезало. Она падала в темную пропасть, не пытаясь ухватиться за что-либо, чтобы спастись. Последнее, что девушка успела почувствовать, прежде чем погрузиться в беспамятство, — облегчение. Ну, вот и все! Наконец-то!

Начало августа — пора особая, особенно в деревне. Кажется, и лето вроде еще в разгаре, и вместе с тем какой-то легкой печалью и утомленностью дышит природа. И дни по-прежнему жаркие и знойные, а ночи уже прохладные, туманные, росистые. И ты по-прежнему радуешься теплу и солнцу и все же понимаешь: конец неизбежен.

Солнце пряталось где-то далеко за горизонтом, и дневная изнуряющая жара уступала место вечерней прохладе. Затихали звуки, замирала природа… Лишь иногда отголоски людских голосов доносились откуда-то. Да слышно было, как журчит речка.

К ночи от реки поднимался туман. А утром, тая под горячими лучами солнца, оставлял после себя на травах обильную серебристую росу.

Сладко пахли травы и цветы.

Так хорошо было в такое время выйти за околицу и побродить в тишине, предаваясь собственным мыслям…

…Алексей Поляков, опершись о косу, вытер пот со лба. Вот уже неделю он находился в Старых Дорогах. В отпуске. Вместо того, чтобы поехать с друзьями на море, как запланировали несколько месяцев назад, Леша приехал сюда. И не пожалел о своем решении. Не потому, что бабушке требовалась помощь и она очень обрадовалась внуку. А потому, что уже в первый же вечер пребывания здесь по достоинству оценил и уединенность, и тишину, и всю прелесть деревенской жизни. Только здесь, под кровом бабушкиного дома, он смог осознать, как на самом деле утомил его бешеный ритм большого города, а бархатный сезон черноморского побережья, с его барами, дискотеками и тусовками, не принес бы ему того, что он нашел здесь.

В Старых Дорогах не было Гарика и Степика, да и девчонок, которых знал с детства, Леша тоже не встретил. И, возможно, поначалу даже испугался этого. Но потом…

Как было чудно, поднявшись с утра и умывшись, выпить свежего парного молока, которое бабушка специально брала для него у соседки. Заняться какими-нибудь незамысловатыми домашними делами, что-то прибить, подремонтировать, подправить, а к вечеру побродить по окрестностям, а потом ужинать с бабушкой на веранде под гул ос и мух, вьющихся у абажура, и вести неспешную беседу.

А последние два вечера, когда жара немного спадала, Поляков потихоньку скашивал картофельную ботву на огороде. В деревне в последние годы обычно картошку выкапывали еще до сентября, пока не начинались дожди.

И сегодня он тоже косил, уставая, останавливался, любовался простирающимися пейзажами. Затем, когда солнце скрылось за горизонтом, оставляя алеть закат, а на землю опустились фиолетовые сумерки, Алексей отнес косу во двор и, минуя огород, пошел к речке, сбивая на ходу луговые травы и цветы. Приближаясь к воде, Поляков слышал ее влажное дыхание и журчание. И так нестерпимо, как в детстве, захотелось опустить в нее ступни, плеснуть в лицо, умыться, обдать себя всего прохладной, несмотря на жаркие дни, водой. Где-то в глубине чащи из-под земли бил родник, который и служил истоком речушки.