Под крылом дракона - Терри Лу

Это не вызывает во мне ни жалости, ни сочувствия… Не уверена, что вообще знаю о таких эмоциях. Сейчас грудь распирает ярость — именно она зарождает в сильных, раздутых легких новый поток пламени. С ликующим ревом выдыхаю его, очерчивая гигантский полукруг. Крики — то зверино-хриплые, то тонкие, птичьи — исполнены страхом и болью, они ласкают мой слух, подобно звукам эльфийской лютни.

Я бью крыльями, взмываю над пожарищем — высоко, чтобы бушующая внизу геенна не затянула меня внутрь.

Я ликую. Я хохочу, хотя это невозможно драконьей пастью, поэтому звуки, вырывающиеся вместе с остатками пламени из глотки, больше похожи на рев боевых ардосских труб.

Замечаю, как черные точки снуют по земле — это человеческие отродья, словно термиты бегут от своего горящего гнезда.

Вам не скрыться от меня, жалкие насекомые… Никому не будет пощады! Ибо нет вам прощения. Ни родителям — за бесславие, ни братьям — за слабость, ни детям — за то, что посмели явиться из людской утробы… Я уничтожу всех! И успокоюсь лишь тогда, когда последний человеческий выродок превратится в пепел и удобрит истерзанную вами землю!

Пикирую вниз, с наслаждением ощущая, как зарождается в глотке огненный шар…

Нет… Не надо… Нет!

Тело резко отшвырнуло назад — ледяная глыба выплюнула меня, как невкусную пищу.

Я крепко приложилась спиной о каменную стену, но боли не заметила. Сейчас я вообще почти ничего не замечала. Перед глазами все еще плясал огонь, а потрескавшиеся, запекшиеся от крови губы повторяли одно-единственное слово:

Хасса-ба… Хасса-ба!

* * *

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем сердце успокоилось и перестало выпрыгивать из груди.

Обхватив дрожащие плечи руками, я пыталась собраться с мыслями. Промокшая до нитки одежда неприятно липла к телу. Из носа текло, и я отстраненно подумала, что наверняка простужусь…

Что, черт возьми, только что произошло? Меня вознамерился слопать кусок черного льда, но вовремя понял, что рискует заработать несварение? И эти видения, похожие на горячечный бред…

Хасса-ба… Короткое, напоминающее ругательство слово, оно было почти осязаемым — горьким и отдающим гарью на вкус. А еще странно знакомым.

Негромкий хруст заставил резко вскинуть голову. Я совсем забыла, где и рядом с чем нахожусь.

Округлая зала с низкими потолками и четырьмя массивными колоннами по краям была освещена так ярко, что я могла в подробностях рассмотреть каждый кирпичик в каменной кладке. А еще — неясные, полустертые и кое-где потекшие узоры на стенах. Не сразу я поняла, что густая черно-бурая краска — это кровь.

Разом навалились усталость и апатия. За сегодняшний день на долю моей психики выпало слишком много испытаний, так что, кажется, я утратила не только способность соображать, но и пугаться. Лишь легкое удивление всколыхнуло сознание: я ведь помнила, как зашипел и погас единственный факел, так откуда свет?

Ответ нашелся быстро — черная глыба льда словно полыхала изнутри. На моих глазах тонкие трещины, испещрившие пористую поверхность, разрослись, поползли по дрогнувшему телу ледяного великана, как жирные огненные змеи. Даже не пытаясь подобрать отпавшую челюсть, я наблюдала, как из трещин, словно кровь из ран, вытекает густая пылающая лава.

Сильный жар обдал лицо, стягивая кожу на скулах.

Нет, я определенно сплю! Уж слишком все происходящее похоже на ночной кошмар. Или на бред глубоко больного человека. Быть может, сейчас я лежу в кровати с температурой тридцать восемь и восемь и Джалу с озабоченным видом прикладывает мешочек со льдом к моему разгоряченному лбу…

Представив себе эту картину, я невольно расплылась в умиленной улыбке. Когда… в смысле, если (да-да, Лис, будь реалисткой!) я отсюда выберусь, то непременно притворюсь больной!

Из блаженных мечтаний меня вырвал очередной резкий звук. Громкий и сухой хруст — так ломаются под ногами ветки валежника, если идти через лес не по тропинке.

Медленно, будто прорываясь сквозь густой кисель, я повернула голову. Я думала, что утратила способность удивляться так сильно, до хруста в челюстях и вылезших из орбит глаз…

Господи, откуда здесь ребенок?!

Он стоял в зияющем чернотой проеме коридора, опустив голову со спутанными черными волосами и глядя куда-то в пол. На вид лет шести, очень худой, с иссиня-бледной кожей, в рваной робе, измазанной грязью и потеками чего-то бурого.

— Ты… кто? — Губы почти не слушались, голос походил на хриплое воронье карканье.

Ребенок молчал. Наверное, испугался моего жуткого голоса. Откашлявшись, я постаралась спросить помягче:

— Что ты здесь делаешь, малыш?

Худое тело дернулось, с какими-то странными ломаными движениями двинулось ко мне.

Отчего-то стало нестерпимо страшно. Еще страшнее, чем тогда, рядом с черной глыбой…

— Не подходи! — Неужели этот дрожащий, похожий на комариный писк звук — мой голос? — Я сказала, не подходи!

Не отрываясь от стены, я стала медленно отползать в сторону, подальше от странного существа.

Будто прислушиваясь, ребенок замер в нескольких шагах от меня. Как в замедленной съемке поднял голову…

И я поперхнулась сдавленным криком.

С худого детского лица глядели слепые выпученные бельма глаз — полностью белые, лишенные зрачков, как у глубоководной рыбы.

Ребенок протянул ко мне руку, под короткими обломанными ногтями запеклась кровь, и вдруг улыбнулся — так широко, что голова, казалось, развалится пополам. У него были мелкие желтые треугольные зубы и нездоровые, покрытые черными язвами десны.

Мне хотелось закрыть глаза, чтобы не смотреть больше в это жуткое, уродливое, совсем не человеческое лицо, но веки словно примерзли. Я таращилась на него, как кукла со стеклянными глазами. И видела, как за хрупкой детской фигуркой на стене вырастает громоздкая, бесформенная тень…

Перед напряженными до боли глазами в диком хороводе заплясали черные круги. На секунду взгляд расфокусировался, а когда я вновь смогла различать очертания вокруг, то увидела, как тварь, окончательно утратившая человеческие черты, группируется, подтягивает к животу лапы, неестественно выгнув вовнутрь колени.

За каких-то пару секунд она выросла раза в три. Раздалась в плечах, обзавелась массивными, свисающими почти до пола, как у орангутанга, руками, оканчивающимися черными когтями, похожими на ребристые ножи для разделки мяса. Голова оставалась прежней, маленькой, с черными спутанными волосами. Правда, теперь демонстрировала далеко не детскую нижнюю челюсть с торчащими пучками зубов.

Чувствуя, что не хватает воздуха, я попыталась вдохнуть, но легкие словно слиплись в плотный комок.

Издав глухой надсадный рев, тварь прыгнула.