Жизнь Магомета - Вашингтон Ирвинг

Чаша унижения переполнилась, и Абу Софиан в озлоблении проклял свою дочь. Затем он снова вернулся к Али, умоляя его дать ему совет в его отчаянном положении.

— Вот лучший мой совет, — сказал Али, — обещай, в качестве главы курайшитов, продолжение мирного договора и затем возвращайся домой.

— Но будет ли мое обещание иметь какое-нибудь значение?

— Не думаю, — отвечал Али, — но я не уверен в противном.

Следуя этому совету, Абу Софиан явился в мечеть и публично заявил от имени курайшитов, что мирный договор будет свято соблюдаться ими; затем он вернулся в Мекку, глубоко униженный неудачным результатом своего посольства. Курайшиты только смеялись над ним, замечая, что его провозглашение мира не имеет никакого значения без соответствующего заявления со стороны Магомета.

Магомет готовился теперь к тайной экспедиции для неожиданного нападения на Мекку. Он созвал своих союзников со всех частей Медины, но даже не намекнул им на цель, которую имел в виду. Все пути в Мекку были преграждены, чтобы воспрепятствовать курайшитам получить какие-либо вести о предпринятом походе. Несмотря на все эти предосторожности, тайна едва не была обнаружена. В числе его последователей, бежавших из Мекки, был некто Хатеб, семья которого осталась там, не имея ни родственников, ни друзей, которые могли бы заботиться об ее благосостоянии. Теперь Хатеб задумал снискать для нее благосклонность курайшитов, выдав им план Магомета. С этой целью он написал письмо, разоблачающее задуманное предприятие, и вручил его певице по имени Сара, рабыне хашимитке, которая взялась доставить его в Мекку. Она была уже в пути, когда Магомет узнал об измене. Али с пятью другими всадниками на быстрых конях посланы были в погоню за певицей; вскоре они догнали ее, но, обыскав ее, не нашли ничего. Большинство из них думало было прекратить дальнейший обыск и вернуться обратно, но Али был уверен, что пророк не может ни ошибиться, ни поверить ложному донесению. Обнажив меч, он поклялся, что снесет женщине голову, если она не отдаст письма. Угроза оказалась действенной, и она вытащила письмо из-под волос.

Хатеб, обвиненный в измене, сознался, но оправдывался желанием обеспечить покровительство своему покинутому семейству и уверенностью, что письмо не принесет вреда и не помешает целям апостола Божия. Омар, не обращая внимания на его оправдания, готов был снести ему голову, но Магомет, вспомнив, что Хатеб храбро сражался за торжество веры в битве при Бедере, внял его оправданию и простил его.

Магомет с десятью тысячами воинов выступил с целью выполнить это многозначительное предприятие. Омар, которому было поручено руководить движением и назначать места для привалов, повел армию пустынными горными проходами, запретив трубить и вообще издавать какие-либо звуки, которые могли бы выдать их движение. Когда они были уже в пути, к ним присоединился дядя Магомета, ал-Аббас, ушедший с семьей из Мекки, чтобы стать под знамя пророка. Магомет принял его милостиво, хотя и сделал намек на то, что он так долго медлил. «Ты — последний из бежавших, — сказал он, — как я — последний из пророков». Ал-Аббас послал свою семью в Медину, а сам пошел назад вместе с войском. Армия дошла, не обнаружив своего замысла, до долины Марр-Аззар, находящейся недалеко от священного города; тут ночью они бесшумно раскинули свои палатки, и Омар в первый раз позволил им зажечь бивачные огни.

Но ал-Аббас, хотя и вполне искренно присоединился к знамени веры, очень беспокоился, видя, с какой страшной силой и с какими злобными намерениями направляется его племянник к Мекке. Он боялся, что курайшиты будут истреблены окончательно, если он вовремя не успеет убедить их согласиться на капитуляцию. Поэтому, сев на белого мула, принадлежавшего Магомету, он к концу ночи отправился на рекогносцировку. У окраины лагеря он услыхал людские шаги и звуки голосов. Оказалось, что разведчики вели к Омару двух пленных, захваченных недалеко от города. Ал-Аббас приблизился к ним и узнал в пленных Абу Софиана и одного из его военачальников. Омар при свете бивачного огня узнал Абу Софиана и воскликнул: «Хвала Богу, что в моих руках такой враг и что участь его безусловно зависит от меня!» Он занес саблю и уже готов был делом пояснить ужасное значение своих слов, но тут выступил ал-Аббас и взял пленника под свое покровительство до тех пор, пока сам пророк не решит его участь. Омар порывисто бросился было к Магомету, чтобы узнать его волю или, вернее, чтобы выпросить дозволение распорядиться жизнью пленника, но ал-Аббас, захватив последнего с собой, пришпорил мула и первым достиг палатки пророка; вслед за ним явился и Омар, с криком требуя головы Абу Софиана.

Таким образом, Магомет держал в своих руках участь закоренелого своего врага, изгнавшего его из дома и из родного города, преследовавшего его семью и его друзей; но вместе с тем он был и отец жены его, Омм-Хабибы, и потому пророк склонялся к милости и отложил окончательное решение до утра, отдав Абу Софиана на поруки ал-Аббасу.

На другой день, когда к Магомету был приведен пленник, он сказал:

— Не пора ли уже и тебе, Абу Софиан, признать, что нет другого Бога, кроме Бога?

— Я уже знаю это! — возразил Абу Софиан.

— Хорошо! А разве не время тебе признать и меня апостолом Божиим?

— Ты мне дороже отца и матери, — сказал он, употребляя восточные выражения вежливости, — но я не готов еще признать тебя за пророка.

— Будь же ты проклят! — вскричал Омар. — Или тотчас же свидетельствуй истину, или иначе я снесу тебе голову с плеч!

Ал-Аббас, выказавший себя надежным другом Магомета в несчастье, присоединил к этим угрозам и свои советы и увещевания.

Злоба Абу Софиана была уже отчасти побеждена неожиданной кротостью Магомета; так что, подчиняясь законному требованию необходимости, он признал божественность его миссии, наглядно подтвердив верность мусульманского правила, что «для убеждения упорно неверующих лучшее доказательство — меч».

Обратившись в мусульманскую веру, Абу Софиан добился выгодных условий для жителей Мекки в случае их покорности. Ему было обещано не причинять вреда никому из тех, кто спокойно останется дома или укроется у Абу Софиана и Хакима или под знаменем Абу Раваихи.

Чтобы Абу Софиан мог дать городу настоящее понятие о силе идущей против него армии, его поставили вместе с ал-Аббасом в узком ущелье, в котором и сделали смотр всему войску. Когда различные арабские племена проходили с разным оружием и со своими знаменами, ал-Аббас говорил Абу Софиану названия племени и страны. Этот последний был поражен количеством, дисциплиной и вооружением отрядов, так как мусульмане быстро усовершенствовались в способах и искусстве вести войну; когда же приблизился Магомет среди избранных телохранителей, вооруженных с головы до ног блестящей сталью, изумление его было безгранично.

— Клянусь, с ним бороться нельзя! — вскричал он, обращаясь к ал-Аббасу. — Действительно, племянник твой обладает великой силой.

— Это верно! — ответил тот. — Вернись же к своему народу, позаботься о его безопасности и предостереги его, чтобы он не сопротивлялся апостолу Бога.