Жажда любви - Элоиза Джеймс

– Комитет по упразднению привилегий. Далее – «Сирин компани», суконщики, в их здании, на Минсинг-лейн.

Викери, будучи неисправимым снобом, презрительно фыркнул:

– Зачем они вам? Зряшная трата времени! Обошлись бы и кем-то пониже рангом.

– Они боятся, что их рабочих отправят в работный дом, – устало пояснил Элайджа. – Боятся, что сыроделы начнут ткать собственный муслин и отнимут у них часть бизнеса. Короче говоря, они боятся.

– Вот и боялись бы без лишнего шума, – уничтожающе хмыкнул Викери, уже успевший приготовить ванну. – Извольте купаться, ваша светлость.

– Зачем приезжает отец леди Роберты? – спросил Элайджа, входя в воду. Викери опрокинул ему на голову кувшин теплой воды.

– Не могу сказать, – пожал плечами камердинер, хотя Элайджа понимал, что это всего лишь ложная скромность и слуга всегда найдет способ выразить свое мнение. – Думаю, он собирается немного погостить, ваша светлость.

Элайджа прикрыл глаза, пока Викери намыливал ему волосы жидким мылом с запахом флердоранжа. Это было его единственной слабостью: дамское мыло и дамская привычка мыться каждый день. Иногда герцог думал, что без этих минут покоя и тепла он не смог бы выдержать ежедневной рутины.

– А после суконщиков вы приедете домой? – поинтересовался Викери, принимаясь смывать мыло.

– Нет, – немного помолчав, ответил Элайджа. – У меня еще группа американских дипломатов, с обсуждением мирного договора. Я не могу пропустить встречу.

Викери прошипел нечто ехидное по адресу выскочек колонистов. Элайджа не слишком прислушивался, зная, что общий смысл высказывания таков: он доработается до безвременной смерти.

Странная мысль.

Смерть.

Или смерть во время работы.

Сердце его отца остановилось на полуслове, когда отец что-то оживленно говорил. По крайней мере боли тот не испытал. Его обморок тоже был безболезненным. Минуту назад он стоял перед рядами париков без лиц, а в следующую – очнулся, когда потерявший голову клерк облил его холодной водой. Наверное, и его кончина будет такой же: на полуслове, без времени на сожаления или раскаяние… от света во тьму.

Последнее время в голове все чаще звучал мятежный голосок. Элайджа очень боялся, что голосок твердит о том, как прекрасно проводил время отец перед смертью.

– Наверное, в городе много говорят о пристрастии герцогини к шахматам? – спросил Элайджа, ощущая неестественную усталость.

Викери пустился в описание скандалов, связанных с различными матчами, в которых участвовала герцогиня.

– Ходят слухи самого разного рода, ваша светлость. От присутствия в доме незаконного сына лорда Гриффина до непристойного украшения стола.

– Но она была прилично одета и изображала Елену Прекрасную, – запротестовал Элайджа. – Кто может расстраиваться из-за этого, если только ее песни не посчитали постыдными?

К несчастью, как обнаружил Викери, в конце вечера Елена Троянская добровольно разделась, оставшись в костюме Евы.

– Правда, уже почти рассвело и гостей осталось мало, – добавил он. – И она была весьма искусно раскрашена. Говорят, даже к груди были приклеены жемчужины. Фаул сказал, что от такого зрелища у него началось сердцебиение, но лакеи были более снисходительны, если понимаете, о чем я.

Элайджа снова расслабился.

– А герцогиня знает? Она была там?

– О нет, ваша светлость, – заверил Викери. – Она уже удалилась к себе. Как я уже говорил, было очень поздно.

Элайджа тяжело вздохнул. Вот вам и еще один скандал! А теперь тут откуда-то взялся Безумный Маркиз!

Сокрушенно покачав головой, он встал и потянулся к полотенцу.

Элайджа пригладил волосы, подстриженные очень коротко, чтобы парик сидел лучше.

Вскоре Элайджа садился в экипаж, сознавая, что пропущенный день будет чем-то вроде публичного признания в импотенции, после чего повернулся к своему секретарю Рэнсому Каннингему.

– Я должен вернуться домой до встречи с суконщиками, – коротко бросил он.

Каннингем открыл было рот, чтобы запротестовать. Но Элайджа повелительно поднял руку:

– Шахматная партия.

Каннингем плотно сжал губы. Герцога так и подмывало спросить, уж не поставил ли он на Вильерса, но решил, что лучше этого не знать.

– Случайно, не слыхали, как там пари в «Уайтсе»? – небрежно спросил он. Секретарь слегка поколебался, прежде чем сказать правду:

– Видите ли, ваша светлость, Вильерс считается лучшим шахматистом Англии.

Бедняга от смущения не мог поднять глаза.

Элайджа что-то буркнул и поудобнее устроился на сиденье.

Слегка тревожило его только одно: почему он способен понять американцев и суконщиков, но упорно не находит общего языка с женой?..

Однако эту проблему он рано или поздно решит. Недаром добавил ее к длинному списку, существующему в одном из уголков его мозга. Каждый час этот список просматривался и корректировался, а задачи варьировались от скромных до глобальных, от проверки подвалов в доме на Портман-сквер – у герцога были владения по всему городу – до усиления связей с Францией, и к черту Питта. Где-то в самой середине возник еще один пункт: «Попытаться понять Джемму».

Немного подумав, он расширил запись: «Как можно скорее попытаться понять Джемму, прежде чем она выиграет партию и лишит почти всех слуг большей части их ежегодного жалованья».

Герцог Вильерс провел утро в «Парслоуз». Сыграл не особенно сложную партию с русским, занесенным туда попутным ветром, и провел добрых три часа, обсуждая с лордом Корбином возможность пожертвовать королевой. Тот, вполне вероятно, станет его постоянным партнером, которого у Вильерса не было с тех пор, как застрелился Берроу.

Дьявол бы все это побрал!

Сгорбившись, Вильерс направился вниз по улице, к дому Элайджи. Странно, что он по-прежнему называет Бомонта Элайджей, хотя оба они за эти годы едва ли обменялись парой слов, не говоря уж о том, чтобы звать друг друга по имени.

И все же для окружающих они сражались за королеву Элайджи. Которая была не слишком нужна Вильерсу. Он хотел одного: найти себе достойного партнера.

А может, все, чего он хотел – вернуть Берроу?

Мысль была настолько сентиментальной, что Вильерс с яростной гримасой принялся громыхать молотком по двери, да так сильно, что появившийся на пороге лакей поспешно отступил.

– Ее светлость ожидает вас, – объявил он.

Но Вильерс уже взбегал по лестнице, стараясь задушить постыдные сожаления. Вчера он и Джемма разыграли начало. Скорее всего сегодня она сделает ход конем.