Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Калужский самозванец действительно едва не стал русским царем. Повторялась прежняя история, когда его стремились использовать в противостоянии с царем Василием Шуйским. Договорившись о совместных действиях с Яном Сапегой, получившим от калужского царя заветный титул гетмана, Лжедмитрий II пришел под Москву. Вместе с ним там оказался и его двор, а значит, спустя два года службы в Тушине у князя Дмитрия Трубецкого появилась возможность беспрепятственно приехать в столицу Как мы уже знаем, попытка московских людей договориться с «тушинцами» о низложении обоих царей — и Василия Шуйского, и «Тушинского» — провалилась: когда царя Василия действительно свели с трона, осуществившие переворот бояре услышали от «тушинцев» обидные слова в измене своей присяге: «что вы не помните государева крестново целования, царя своего с царства ссадили; а нам де за своево помереть». Хотя автор «Нового летописца» пишет обобщенно о «тушинцах», из его слов видно, что речь идет именно о тех сторонниках Лжедмитрия II, которые решили следовать за ним до конца. И в первую очередь это был, конечно, один из самых заметных членов его Думы — князь Дмитрий Трубецкой.

Самозванческая попытка в июле—августе 1610 года окончилась ничем. Выбор был сделан в пользу королевича Владислава, сомнений по поводу легитимности которого ни у кого не возникало. Парадоксально, но это придало новое значение калужской ставке царя Дмитрия. Боровшиеся с «Вором» и его сторонниками московские бояре всё дальше увязали в войне с призрачной угрозой, исходившей от самозванца. После того как они впустили в Москву иноземный гарнизон якобы для организации похода в Калугу, главная опасность государству, как оказалось, поселилась в самом Кремле. Затянувшиеся переговоры под Смоленском о призвании королевича Владислава, стремление короля Сигизмунда III самому получить московскую корону поставили крест на усилиях тех тушинцев, кто отказался от самозванца в начале 1610 года. В конце этого тяжелого года действия тех, кто, несмотря ни на что, оказался последовательным сторонником тушинской присяги, стали выглядеть как образец дальновидности. Во всем Русском государстве остался единственный претендент на престол «из своих», которого можно было противопоставить иноземцам, бросившимся грабить чужую для них страну. Но калужскому самозванцу так и не удалось до конца избавиться от тяжелого наследства тушинских казней, грабежей и жестокостей. То, что Тушинский вор насаждал сначала под Москвой, а потом и под Калугой, «догнало» его самого бесславной гибелью в ходе кутежа на речке Ячейке под Калугой 11 декабря 1610 года.

После смерти Лжедмитрия II было неясно, в какую сторону повернет оставшаяся без защиты «царика» Калуга. Члены его Думы должны были выйти из тени и начать действовать самостоятельно. В этот момент в Калужском лагере самозванца оказалось два самых влиятельных боярина. Один, Иван Мартынович Заруцкий, стоявший за продолжение прежней политики, немедленно взял под свое покровительство «семью» убитого царя Дмитрия — Марину Мнишек, вскоре родившую наследника, «царевича» Ивана Дмитриевича. Позиция другого, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, была более осторожной и учитывала различные влияния. Вместе с именем князя Дмитрия Трубецкого называлось еще имя князя Григория Шаховского. По словам гетмана Станислава Жолкевского, оба воеводы, «запершись в Калуге и снесясь с боярами столичными, учинили также присягу на имя королевича Владислава»[237].

Большинство горожан в Калуге действительно готовы были, как и в Москве, присягнуть королевичу. Но за пределами столицы уже было известно, что эта присяга завела Боярскую думу в тупик. Отдельную опасность для Калуги представляло войско гетмана Яна Сапеги, тоже состоявшее из бывших сторонников Лжедмитрия II. Отчаявшись получить свое «заслуженное» жалованье как от самозванца, так и от короля Сигиз-мунда III, оно придерживалось нейтралитета. Войско Сапеги быстро подошло к Калуге, когда стало известно о гибели самозванца, тем более что царица Марина Мнишек умоляла спасти ее. Но калужане встали на защиту своего города, а Марина Мнишек с новорожденным «царевичем», как говорилось выше, оказалась под покровительством боярина Ивана Заруцкого, уехавшего с нею из Калуги в Тулу.

Из Москвы в Калугу приводить калужан к присяге на имя королевича Владислава был послан боярин князь Юрий Никитич Трубецкой. Выбор не в последнюю очередь был связан с тем, что ему легче было договориться со своим родственником Дмитрием Тимофеевичем. Юрий Трубецкой должен был привести к кресту бывший двор самозванца, главную роль в котором стал играть его двоюродный брат. Старшие родственники князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого к тому времени успели вернуть себе первые места в Думе. Имя князя Андрея Васильевича Трубецкого было записано в боярском списке 119 (1610/11) года на почетном третьем месте после имен двух, безусловно, самых авторитетных членов Думы — князей Федора Ивановича Мстиславского и Ивана Михайловича Воротынского. При «литве» был «пущен» в Думу князь Юрий Никитич Трубецкой, некогда тоже служивший в Тушине. Перспектива вхождения в Думу при королевиче Владиславе открывалась и перед князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, так как тесть его двоюродного брата — Михаил Глебович Салтыков — оказался первым советником «литвы» в Москве.

По сведениям «Нового летописца», калужане отправили целое посольство в Москву, подтверждая, что присягнут королевичу Владиславу. Однако оговаривали это условием его прибытия в столицу. Не этого, естественно, ждала Боярская дума, а потому калужское посольство вернулось домой. Положение князя Юрия Никитича Трубецкого в Калуге оказалось незавидным: его и слушаться не слушались, и отпускать не отпускали. Не случайно летописец написал, что тот в итоге «убежал к Москве убегом»[238].

Еще раньше из Калуги бежал один из наиболее заметных бояр самозванца — князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский. Между ним и князьями Трубецкими могли существовать местнические противоречия. Недовольный тем, что происходило в городе, князь Дмитрий Черкасский со своими сторонниками (спальником Игнатием Ермолаевичем Михневым и дворянином Данилой Андреевичем Микулиным) 24 января 1611 года явился в расположение гетмана Яна Петра Сапеги. Гетман хотел использовать раскол в Калуге, чтобы заключить союз с бывшими придворными Лжедмитрия II. В своем письме «господину князю Юрию Никитичу с товары-щи», написанном по поводу приезда князя Черкасского, гетман вспоминал, что и ранее писал в Калугу «многажды о совете», и даже обвинял калужских воевод в том, что они бегают от него «за посмех». Письмо Сапеги в Калугу было декларацией его стремления к союзническим отношениям с вождем нового земского движения Прокофием Ляпуновым и калужскими воеводами. Гетман готов был даже сражаться за православную веру в ожидании нового государя, который выплатит долги тушинского самозванца: «а кто будет на Московском государстве царем, тот нам и заслуги наши заплатит»[239].

Ответное послание князей Юрия Никитича и Дмитрия Тимофеевича Трубецких тоже сохранилось. В нем они объясняли, почему не готовы «за один стояти» с гетманом Сапегой; здесь же давалась нелицеприятная характеристика перебежчикам из Калуги. В миролюбие Сапеги Трубецкие не верили и напоминали, что совсем недавно его войска «Олексин высекли и сожгли и к Крапивне и к Белеву приступали». Калужские воеводы писали о том, что хорошо знали и видели сами: