Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

Так же отметим, что в годы блокады не все штатные должности управляющих домохозяйствами оказывались заполненными.

Во второй половине августа 1941 г. работники районной санэпидемслужбы и жилищного управления, в рамках реализации решения исполкома «О мероприятиях по борьбе с желудочно-кишечными заболеваниями»[417]проводили «разъяснительную работу среди населения об обязательном сжигании сухого мусора в печах, плитах квартир и топках прачечных».

«В связи с особым значением мероприятий по борьбе с грызунами в военное время» Исполком 30 августа того же года принял соответствующее решение: «Оплачивать дератизаторам сверх того за выловленных крыс 20 коп. за живую и 10 коп. за мертвую»[418].

В начале войны в судебно-следственной практике появилось новое определение – «враги порядка». К ним были отнесены: убийцы, грабители, воры, хулиганы и иные злостные преступники[419]. «Несомненно, что к их числу принадлежали и спекулянты, отношение к которым у некоторых сотрудников (милиции. – В. Х.) было, мягко выражаясь, не служебное», – считает В.А. Иванов, приводя достаточное количество примеров увольнений, арестов, судов и приговоров военного трибунала над сотрудниками ленинградской милиции (включая незаконное улучшение своих жилищных условий, организацию преступных групп и личное участие в краже государственной собственности и преступных группах)[420].

«Поведение на рынках некоторых агентов милиции было двусмысленным. Наряду с исключительно щепетильным их отношением к спекуляции и спекулянтам, мне приходилось наблюдать и обратное, а именно то, что они сами занимались покупкой на рынке вещей и даже продовольствия»[421].

В августе 1943 г. Ленинградским управлением милиции утверждена «Памятка личного и служебного поведения работника милиции». Среди запретов для офицеров милиции был следующий: «Приходить (без служебной необходимости) в форме на рынки, базары, стоять в очереди за спиртными напитками»[422].

С началом блокады в химической лаборатории «Гознака» наладили круглосуточное производство свечей. Сохранились архивные документы – копии писем от организаций на имя директора Ленхимзавода с просьбами отпустить килограммы свечей «за наличный расчет»[423].

Один эпизод из жизни, по архивному документу[424].

В одной из артелей Ленинского района работал техническим руководителем рабочий К.А. Лебедев. Осенью 1941 г., в связи с прекращением деятельности или по иным причинам, ряд организаций и учреждений передавали в другие действующие предприятия или организации свой инвентарь («материальные ценности») на временное хранение. Артели привезли пианино из Ленметизпромсоюза. Так как площадь, на которой работали члены артели, не позволяла разместить еще и музыкальный инструмент, его перевезли на квартиру Лебедева. 6 ноября 1941 г. секретарь парторганизации артели, он же завхоз, доставил с завода имени Степана Разина три бочонка пива (вполне официально, «к празднику», санкционировал сам секретарь райкома). Разлили его порциям между рабочими, бойцами отряда МПВО, другими «товарищами». Но кому-то показалось, что в деле разлива была допущена несправедливость, или на рабочего Лебедева кто-то давно имел «зуб», но повода расправиться все не находил. Написали письмо-донос, что К.А. Лебедев присвоил себе казенное пианино. Дело рассмотрело бюро райкома ВКП(б) и наложило «партвзыскание» «за присвоение пианино, принадлежащее артели». Заступились за своего коллегу артельщики, да не помогло. Тем временем Лебедеву предъявили новое обвинение – «в распитии пива, предназначенного отряду» МПВО. В ноябре 1941 г. рабочего Лебедева уволили «за расхлябанность и разложение трудовой дисциплины в артели».

Быть уволенным – значило не иметь продовольственные карточки по категории «рабочий» или не иметь их более вообще. Поступить на другую работу с наличием партийного взыскания бюро райкома и вышеприведенной формулировкой причины увольнения – попробуйте…

И еще. Рассчитывать, что партколлегия при обкоме и горкоме ВКП(б) после подачи апелляции снимет взыскание, было сложно. В ноябре-декабре 1941 г. партколлегия в большей степени подтверждала решения райкомов об исключении из партии. За что? В основном за «отрыв от парторганизации», «утерю партийного билета и отрыв от партии», неуплату партвзносов, «проявленную трусость, выразившуюся в сожжении партбилета», а также за «дезертирство из Ленинграда». Были формулировки: за «отказ от партмобилизации в ряды РККА», «оставление партбилета на территории врага», «скрытие от парторганизации своего участия в оппозиции», «как осужденного за распространение ложных слухов о Красной Армии», «как арестованной органами НКВД»[425].

Судьба рабочего К.А. Лебедева неизвестна.

Упоминая или ссылаясь на райкомы ВКП(б) в годы войны, надо иметь в виду следующее.

Следует разделять, кто принимал решения, имевшие силу решения коллегиального органа, и кто входил в состав районных комитетов ВКП(б) (и исполкомов) по штатному расписанию.

Заместитель председателя Ленгорисполкома в блокадные годы уже после войны писал: «Для обеспечения оперативности в партийных и советских организациях состав коллективных органов руководства был численно ограничен „тройками“ и „четверками“, которым поручалось решение срочных и важных дел. <…> В райкомах действовали „тройки“, в которые входили два секретаря райкома и председатель райисполкома, а на предприятиях – директор, секретарь парторганизации и председатель местного комитета»[426]. Именно они, на своих совещаниях, заседаниях или путем опроса (вносили правку, редактировали и ставили подписи на заранее подготовленных текстах проектов) и принимали решения. Хотя были и пленумы райкомов, и конференции, и совещания с активом.