За чертой - Карен Трэвисс

— О Боже, нет.

— Прости, я не до конца понимаю твой английский.

— Ой, извини. Это личное. Мне нужен совет.

Зрачки Невиан расширились и тут же снова сузились: крестик — лепестки — крестик. Она поняла, что может оказать услугу альфа-самке. Шан уже видела ту же реакцию по отношению к Местин.

— Конечно, спрашивай.

— Хорошо. Меня беспокоят некоторые изменения в организме.

— С'наатат?

— Точнее, желания.

— Какие?

— Связанные с тем, чем ты была занята, когда я вошла.

— Не понимаю, почему тебя это беспокоит.

— Потому что Арас другой. Существо не моего вида.

— Значит, я ошибалась. Он заразил тебя не через совокупление.

— Я была без сознания, — сухо сказала Шан. В душе шевельнулась подозрительность, привитая долгой службой в полиции. — Он сказал, что влил свою кровь мне в открытую рану.

— Значит, так он и сделал.

Шан подавила в себе приступ животной паники. Она, как настоящий коп, сначала думала худшее. Изнасилования. Совращение малолетних, скотоложство… Всех насильников, педофилов и скотоложцев нужно перевешать. Пересажать на электрический стул или в газовую камеру. А теперь сама подумывает о том, чтобы трахнуться с инопланетянином. Где та тонкая грань между человечностью и всем остальным? Боже, Боже…

— Я не иду на поводу у собственного тела. Я сама приказываю ему, что делать. Мне нужно знать, как избавиться от этих мыслей.

Невиан издала долгую трель на низкой частоте.

— А почему?

— Потому что мне это действует на нервы и у нас другие отношения. Я не хочу заботиться о потомстве и не хочу… — Шан едва не сказала «любить». Любовь — это зависимость, а зависимость делает человека слабым. — Мы друзья. Я думаю, он пришел бы в ужас, если бы узнал.

Невиан не шелохнулась, даже не моргнула. Что-то из сказанного Шан сильно ее встревожило.

— Что? — раздраженно спросила Шан.

— Местин говорила тебе о гормональном доминировании. Ты пахнешь, как вес'хар, и вызываешь у нас соответствующую реакцию.

— Мне не нравится, к чему ты клонишь.

— Полагаю, вы реагируете друг на друга. Арас, безусловно, на тебя реагирует. Все это знают.

— Черт, а я не знаю! — Шан скрестила руки на груди и вовремя вспомнила, что у скамьи нет спинки, на которую можно опереться.

Невиан смотрела на Шан, а Шан смотрела на Невиан. Шан гоняла пальцем по тарелке кусочек пирожного.

— Я совсем не похожа на вес'хар, — наконец сказала Шан.

— Ты поступаешь, как вес'хар, и пахнешь, как вес'хар. Твоя внешность не имеет значения, даже для Араса.

— А как я пахну?

— Как главная исан.

— А твои мужья на меня так же реагируют?

— Нет, потому что они теперь привязаны ко мне. Но они знают, что ты их воспринимаешь.

— Но я не племенная кобыла.

— А что это такое?

— А, не важно. Для Араса все это очевидно?

— Да.

— Вот черт!

Невиан нетерпеливо мотнула головой.

— Не понимаю, почему ты создаешь из этого такую большую проблему. Сделай, что тебе хочется. После этого вы оба будете довольны. У нас нет одиноких взрослых особей. Ты же знаешь…

На Земле Шан ни за что бы не потерпела такой дерзости от женщины-подчиненной. Видимо, Невиан учуяла ее раздражение — она снова замерла. Как статуя.

— Поэтому ты взяла себе мужей Асанджин?

— Да. Без исан они бы погибли. Ты понимаешь, что значит аурсан!

— Нет.

— А-а… — В устах Невиан это прозвучало, как птичья трель — л-р-р-р. — Мужчинам для восстановления тканей нужен генетический материал женщин. Я передаю его через клетки своего тела в их организмы и беру кое-какие гены от них. Им от этого хорошо. Мне тоже приятно.

У Шан не укладывалось в голове, как можно заниматься сексом с незнакомцем из чистого сострадания.

— Похоже, ты с этим неплохо справляешься.

— А почему бы и нет? Такова природа аурсана и мой долг. Отныне мы связаны. Это чудесно. И очень приятно… здесь. — Она коснулась длинным пальцем лба.

Шан бы захихикала, да ничего смешного в словах Невиан не было. Невиан на секунду отвлеклась на детский вопль и посмотрела на своих мужей с такой гордостью и восхищением, что воздух вокруг нее заполнил мускусный запах удовлетворения. Она вновь перевела взгляд на Шан. Зрачки — тонкие крестики на желтом кварце.

— Ты сильно мучаешь Араса. Попроси его все тебе объяснить. Ты уже достаточно знаешь о наших мужчинах, чтобы понять, как ему все это тяжело.

Шан подумала, что лучше бы в одиночку вышла против разъяренной толпы, чем попросила бы Араса разъяснить ей эту сторону вес'харской жизни. Она встала, намереваясь уходить.

— Что ж, похоже, будет весело, — без всякого выражения сказала она.

Невиан издала трель: ее что-то удивило. Шан обернулась. Неван фыркнула.

— У тебя на спине аумул, — сказала она. — Дай я сниму.

У нее на руке сидел огромный слизняк в красно-белую полоску. Слизняк пах миндалем и издавал нежные звуки, как музыкальная шкатулочка.

— Он опасен? — поинтересовалась Шан. Здесь ничему нельзя доверять, даже поющим слизнякам.

— Нет.

— А что он делает?

— По ночам роется в выделениях тем в поисках органических отходов.

— Он питается дерьмом?

— Я запомню это слово.

Невиан бережно опустила слизняка на пол, и он дал такого стрекача, что Шан растерялась. Было легче, когда она считала этот мир абсолютно чужим. Убедить себя в том, что ты привык к жизни здесь, и получить такой вот сюрприз, понять, что здесь все не так, как ты можешь предполагать, гораздо тяжелее.

Вот и с Арасом то же самое…

Шан медленно побрела в сторону дома, пытаясь по пути собраться с мыслями.

В меню сегодня значилась рыба, и Линдсей обрадовалась сверх всякой меры.

Треска в чесночно-томатном соусе, выращенная искусственным способом, имела такую идеальную форму порционных кусочков, о которой настоящая рыба и мечтать не могла, но это не важно. Так или иначе, это была треска, и Линдсей уплетала ее с воодушевлением, которое знакомо только людям, которых отправляют в длительные экспедиции в больших консервных банках.

Возможно, помогли антидепрессанты, назначенные Сандху. Дэвид мертв, никто и ничто не заставит ее забыть об этом, разве что на краткие мгновения после пробуждения. Однако лекарства на время притупляли боль. Линдсей грустила, но так, как, вероятно, будет грустить через несколько лет, смирившись с потерей и вызванными ею переменами. По крайней мере горе больше не убивало.