Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев

Закончился этот день турниром, где воинственные амазонки, представленные королевскими братьями и другими защитниками католической веры, разгромили неверных турок, роли которых исполняли король Наваррский, принц Конде, Ларошфуко, Телиньи и другие гугеноты.

Разумеется, протестанты были не в восторге от интермедий, в которых, пусть и в шутливой форме, но их унижали. Неизбежный контраст сопровождал такого рода представления: смеющиеся лица католиков и хмурые, со сдвинутыми бровями, реформатов, затаивших в сердцах ненависть и обиду.

В пятницу около одиннадцати часов утра после окончания Королевского Совета, на котором Колиньи вновь поднял вопрос об оказании помощи принцу Оранскому и собственным войскам, застрявшим в Монсе, адмирал отправился домой. Дом стоял на перекрестке улиц Бетизи, Монетной и Тиршап. Король вместе с Беарнцем и Конде остался в Луврском саду играть в мяч.

Каждый день ходил адмирал этим маршрутом — из дома в Лувр: улица Бетизи, потом перекресток с Арбрсек, далее Фосе-Сен-Жертье, затем, обогнув площадь Сен-Жермен Л'Оссеруа, по улице Пти-Бурбон — прямо к Луврским воротам. Теперь все повторялось в обратной последовательности. Какое-то прошение подали ему сегодня утром гугеноты, он вспомнил о нем только сейчас, когда подходил к своеобразному тройному перекрестку, образованному улицами Тизон, Фосе Сен-Жертье и Аверон. Справа от него — площадь перед церковью Сен-Жермен-Л'Оссеруа, и здесь, у бокового крыла церкви, приютился двухэтажный дом каноника Вильмюра, бывшего некогда наставником юного Гиза. И кто бы мог подумать, что на первом этаже этого дома сидит убийца с аркебузой в руках. Момент был удачный, праздничные дни закончились, гугеноты понемногу стали разъезжаться, — самое время претворить в жизнь дерзкий план, королевы Екатерины Медичи и семейства Гизов. Сам каноник отсутствовал, зная, кого он приютил там, внизу.

Чуть больше десятка гугенотов сопровождало адмирала, так было всегда, они никогда не оставляли его одного.

У него развязался шнурок на туфле, он почувствовал это, когда наступил на него другой ногой. Чертыхнувшись, адмирал положил бумагу под мышку и нагнулся. Дальше ждать не было смысла, Морвель прицелился и выстрелил. Хотел — в ногу, но мешала охрана, только руки жертвы были видны сквозь нее да само тело. Рукам и досталось. Одна и та же пуля попала в указательный палец на правой руке, потом ввинтилась в локоть левой да там и застряла.

От неожиданности и резкой боли адмирал вскрикнул и поднялся. Окровавленный палец болтался неизвестно на чем, казалось, его можно было стряхнуть. На другой руке крови было мало, но она безжизненно повисла как плеть.

— Наконец-то они достали меня! — воскликнул Колиньи побледнев и бросив взгляд в сторону дома, где еще витало в воздухе легкое голубое облачко, и куда побежали гугеноты, чтобы схватить убийцу. — Я знал это, ждал и был готов.

— Адмирал! — закричали оставшиеся. — Слава богу, вы живы, мы быстро доставим вас домой. А убийцу найдут! Он поплатится! Они все поплатятся за это!

Тесно сплотившись вокруг вождя, все вместе быстро отправились к нему домой. Послали за Амбруазом Паре, тот отсек ненужный теперь палец, обработал и завязал рану, потом, распоров рукав куртки, полез доставать пулю из кости.

Посланные вдогонку гугеноты, опустив головы, вернулись ни с чем. Убийца оказался проворным. Где-то у черного хода этого самого дома его ждала лошадь. Аркебуза осталась на месте, а ее хозяин исчез так быстро, что его даже не увидели, услышали только торопливый цокот лошадиных копыт, удалявшийся в сторону площади Трех мэрий.

Едва узнав о случившемся, король Наваррский, Конде, Ларошфуко, Телиньи и другие, игравшие в мяч, сразу помчались к дому адмирала. Король же в гневе швырнул на траву ракетку и воскликнул:

— Черт подери! Настанет ли когда-нибудь мир в моем королевстве?! Когда здесь перестанут отравлять и убивать?

Адмирал лежал бледный на подушках и тяжело дышал. Из-под повязок на обеих руках все еще сочилась кровь.

Он повернул голову и поглядел на тех, кто к нему пришел. Первыми были главари, остальные стояли сзади, их было много, прибывали еще, во всех углах дома были гугеноты, и отовсюду раздавались громкие проклятия в адрес убийц и клятвы мщения Гизам, поскольку не сомневались, что это их рук дело.

Генрих Наваррский подошел, присел на стул рядом с раненым:

— Нас, кажется, не обманывали, адмирал, и, сдается мне, за нами началась охота. Сначала моя мать, потом вы, а следующие — я и Конде… Монморанси был прав.

— Кто же охотники? — глухо спросил Колиньи.

— Искать их не надо, кто — и без того ясно. Только слепой да умалишенный может не увидеть и не понять.

— Гизы?

— Не только. Одни они не решатся. Ничто не делается без участия и согласия мадам Екатерины.

Колиньи покачал головой:

— Я верю, в искренность короля и его матери. Это не их рук дело. Король любит меня, называет отцом, его мать всегда доброжелательна ко мне.

— И все же вспомните: нас предостерегали. Сначала герцогиня Ангулемская, потом ее муж, а за ними и остальные.

— Дело рук Гизов. Но я не убивал Франциска, он был моим соратником в итальянских походах. Его сын заблуждается. Как бы там ни было, я прощаю своим врагам…

— Нам надо покинуть Париж, злодеяния на этом не кончатся. Неудача еще больше обозлит врагов.

— Я не оставлю короля, мать сейчас же возьмет его в оборот, и тогда дело помощи Нидерландам пропадет, мы упустим Фландрию и гёзы не дождутся помощи. Нассау и Ла Ну проклянут нашу нерадивость.

— Это ваше последнее слово?

— Раны не опасны, я скоро поправлюсь, и мы продолжим машу борьбу.

— Адмирал, адмирал, уезжайте отсюда, сдалась вам эта война! Вслед за вами уедем мы, здешний воздух вреден, в нем запахи пороха и крови!

— Вы можете уехать, король отпустит вас, а я его не оставлю. Со мной будут мои слуги, король защитит их.

— Разве он смог защитить вас?

— Он накажет виновных, я уверен. Он любит меня и не простит моим врагам.

После полудня король собрался ехать к адмиралу. Его мать не пожелала оставлять их одних: черт знает, до чего они могут там договориться вдвоем — возникнут еще подозрения, как будто их и так не хватает в связи со смертью Жанны Д'Альбре. Заодно она прихватила сиятельных вельмож — злейших врагов адмирала в вопросах веры. Еще одно театрализованное представление, которое Колиньи со свойственными ему чувственностью и простотой принимает за чистую монету.

Карл прослезился у постели адмирала и громогласно поклялся сурово покарать обидчиков «своего отца».

— Эта боль причинена мне, а раны нанесены в сердце Франции! — воскликнул он. — Но я найду убийц, и моя месть будет страшной!