Только для голоса - Сюзанна Тамаро

Говоря так, человек ласково потрепал ее за подбородок. Между тем подали мороженое. Оно красовалось в вазочке перед ней и таяло, словно снег, а она все не решалась попробовать. «Вот сейчас и узнаем, есть ли у тебя язык», — сказал между тем человек и, поднеся ей ко рту полную ложку мороженого, начал щекотать ее губы. Так поступала только мама-дроздиха со своими птенцами там, в кустах у реки. А она разве птенец? Она открыла рот. Мороженое было липкое и сладкое и проглатывалось без малейшего усилия. Они поднялись, когда вазочка опустела. Ничего не говоря, она схватила его за руку и снова потянула к мосту. Они постояли там немного. Луна теперь висела низко над горизонтом. У нее не хватило духу сказать ему, что машина уже уехала. К счастью, он сам заговорил — нет смысла стоять тут до утра. И они пошли по мосту.

Дома у него стояла тяжелая мебель и очень большой телевизор. Он усадил ее на диван, включил телевизор и исчез в другой комнате. Пока его не было, кот на экране, преследуя мышей, успел упасть с высоченного дома и как ни в чем не бывало встать на все четыре лапы. Когда же человек вернулся, на нем было что-то вроде легкого пальто, надетого на голое тело. Он сказал: «Давай вымоемся как следует перед сном» — и поднял ее с дивана. Запах, исходивший от него, был совсем не такой, как у Мирко. Он не пугал ее, а вызывал желание лизнуть, как конфету.

Когда она раздевалась, он захотел посмотреть на нее. Он присел на унитаз, засунув руки в карманы пальто.

Весна еще никогда не мылась в ванне… А если пробка откроется, пока она сидит тут, не случится ли с ней что-нибудь? Он помог ей мыться. Мягкой губкой потер спину, живот, провел между ног. Вымыл ей волосы, распустив их в воде, словно водоросли. Потом она поднялась, по телу ее побежали капельки воды, и он укутал ее в большое полотенце. Он вытирал ее бережно-бережно, то и дело останавливаясь.

В квартире оказалась еще одна комната — светлая с небольшой кроватью посредине и множеством разбросанных вокруг игрушек. Мститель привел ее сюда без одежды и уложил под одеяло. Потом взял какую-то книгу и принялся читать сказку. Это была сказка про одноногого деревянного солдатика, который влюбляется тоже в ненастоящую, бумажную балерину.

Когда его губы прижались к ее губам, она вздрогнула, потому что уже почти уснула. Она изогнулась. Это что же, вот так кончается сказка?

Ночью ей приснился сон. Она — котенок, и мама-кошка лижет ее своим горячим языком туда-сюда, туда-сюда, и она вся дрожит. Дрожит, но не так, как от холода на мосту, а как если бы теплая река омывала ее изнутри.

Наутро Мститель расстался с нею недалеко от моста. Прежде чем уйти, он сунул ей в карманы две или три бумажки по тысяче лир. Должно быть, он куда-то спешил к определенному часу, потому что в такую раннюю пору туристов еще не было, только служащие торопились на работу. День прошел, как и все другие. Нет, он был не таким, как все другие. Когда среди множества разных рубашек она замечала белую, сердце ее едва не выскакивало из груди, комок подступал к горлу, а потом сердце словно падало, оказываясь между ног.

Она ни о чем не спросила его. Он тоже не сказал ей: «Вернусь» или «Жди меня». Но если это случилось однажды, значит, может и повториться. От него пахло так, как пахнет иногда по утрам возле кондитерской.

Вечером она ожидала машину в урочный час. На заднем сиденье дети, которых подобрали раньше, уже уснули. Водитель, завидев ее на месте, молча посадил ее и быстро поехал дальше, как каждую ночь. Неужели никто в таборе не заметил ее отсутствия?

Должно быть, и в самом деле не заметили. Когда она зашла за занавеску, Мирко не ударил ее, только братья с криками ухватились за ее ноги.

И на самом деле все было не так, как прежде. Когда все улеглись на свои соломенные тюфяки, Мирко подошел к ней. И заговорил шепотом, так он еще никогда не говорил. Брюки у него были расстегнуты, и рука засунута внутрь. Он улегся рядом с нею и укусил ее за ухо, желая сделать больно. «Проститутка, — сказал он, — маленькая проститутка… Если берешь это у других, возьми и у меня».

Он взгромоздился на нее, задрал ей юбку. Он не смог сразу, с первой попытки войти в нее, и во второй раз тоже не смог. Тогда он собрался с силами, раздвинул ее ноги и вошел так, как входят в дверь, когда нет ключа, — вышибая ее ногой.

Он вошел, и что-то сломалось в ней, и долго еще ломалось по мере того, как он двигался взад и вперед, и она все сильнее ощущала жжение, сильное, очень сильное жжение, и все время ждала, что вот сейчас он выйдет из нее наконец, но всякий раз ошибалась. Он все не выходил.

Потом, когда она уже потеряла всякую надежду, когда все было кончено, он, как мертвый, тяжело рухнул на нее. Спустя какое-то время, все еще с расстегнутыми брюками, он вернулся в постель жены.

На следующее утро Весна снова стояла на мосту. Из-за сильной боли внизу живота она еле передвигала ноги. И всякий раз, когда бросалась к какому-нибудь прохожему, ощущала, как сильно болит все внутри. Должно быть, из-за этой боли и, наверное, из-за рассеянности, в которой находилась эти дни, она приносила теперь денег меньше обычного.

Мирко, однако, больше не бил ее, а предпочитал делать вот это, другое дело. Она научилась воображать, будто это делает не Мирко, а Мститель: она представляла себе его запах, его плоский волосатый живот. Иногда же от усталости у нее не хватало сил даже на это, и тогда, отвернувшись, она пересчитывала валявшиеся на полу вещи.

Белых рубашек прошло по мосту великое множество, а он так и не появлялся. Кто знает, где он? Может, сражается где-то, выполняя какое-нибудь опасное задание.

Между тем она нашла ему другое имя. Недавно возле моста установили новую афишу. На ней была изображена девушка в трусиках и бюстгальтере, стоявшая на цыпочках и державшая высоко в руке надувной шарик в виде сердца.

Рядом алыми, словно губы, буквами было что-то написано. Она спросила у одного мальчика, умевшего читать, что там написано. Love, — сказал он. Love — любовь, то, что испытывала она в глубине души к нему. «Love, love», — повторяла она про себя целыми днями, словно песню, состоящую из одного-единственного слова…

Однажды ночью Мирко обнаружил, что она отдает ему лишь свое тело, и пришел в ярость. Он избил ее — она отлетала, ударяясь то об угол стола, то о газовый баллон. А потом затолкал ей в рот эту свою штуку и выпустил туда омерзительную пену. Ее тут же вырвало прямо на него. Когда он ушел, ее опять вырвало. Ей хотелось плакать, она сжимала и сжимала веки, но слез не было.

На следующее утро, стоя на мосту, она решила поколдовать, как научили ее в детстве: она произнесла «Love» и трижды плюнула в нарисованный на земле круг. Колдовство действует, если прибегают к нему нечасто, да к тому же вкладывают в него всю душу. Действует, конечно, действует. Вскоре после полудня появилась его белая рубашка. Он шел не спеша, будто бы без определенной цели, прошел мимо, даже не взглянув на нее. Может, она забыла что-то проделать, когда колдовала? И тогда она крикнула: «Love!» Слово это превратилось в стрелу, в нож, вонзившийся ему в спину. Он обернулся и возвратился, держа руки в карманах.