Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе - Полина Елизарова

– И что же он ищет?

– А что мы все, когда нам очень больно, начинаем искать? Прощения, прежде всего самого себя… Принятия себя собой же. Через это и приходит в душу истинный свет.

– М-да… Перец этот ваш, чувствуется, тот еще тяжеляк.

– Да ладно тебе… Ты черта с рогами из него не делай. Жизнь у него такая. Большие деньги и большая ответственность – нектар для гордыни. И все мы этим нектаром в большей или меньшей степени упиваемся… Так вот и смотрим на другого – не видя, а слушая – не слышим. Только собственные переживания во главе угла ставим. Сейчас еще и мода такая: типа, человек никому ничем не обязан… А ответственность перед ближним в лучшем случае в дензнаках измеряем. Рухнет все скоро к чертовой матери, если все пойдут по этому пути. Ну что, разве не так?

– Угу… Не хватает ее, да?

– Очень… Вот за этим столиком мы с ней всегда и сидели. Девушка, два лавандовых рафа, пожалуйста.

9 апреля

Москва. Улица Пивченкова

– Привет. Решила написать сюда, надеюсь, ты почту хоть иногда просматриваешь. Эсэмэской долго набивать, а мессенджеры эти ваши, будь они неладны – та же эсэмэска, на которую еще можно на кой-то ляд позвонить.

Позавчера Ромка вернулся. Худющий такой, одни глазищи остались.

И пахнет совсем по-другому.

Хорошо, я заранее знала, когда его ждать, была возможность подготовиться.

Настроилась так, чтобы держать себя в руках, да и Дмитрий Павлович, конечно, меня в правильном русле все это время поддерживал.

Расцеловались, Ромка рюкзак скинул и первым делом пошел в душ, минут сорок, наверное, плескался.

Я завтрак бросилась собирать, блинчиков напекла с шоколадом, как он в детстве любил.

Кофе убежал, половина блинчиков пригорела, так у меня руки тряслись.

А вышел уже будто совсем домашний, побрился, щеки сразу порозовели, сел напротив меня и улыбается. Взгляд у него такой стал, будто сама душа его на меня смотрит. Чистая, Надь, аж до кома в горле прекрасная! Такой вот у меня сын вырос.

Поговорили немного и о войне.

Ну, у меня-то свое всегда было мнение насчет этой ситуации. Я против насилия и диктатуры. Но здесь, как и в любой войне, не может быть однозначно правых и виноватых. Может, я в самом деле как шестилетний ребенок рассуждаю, но дети часто мудры в своей неискушенности. Вот собрали бы в каждом городе и селе всех на центральной площади, и пусть бы люди сами определили, с кем каждая конкретная семья готова остаться, решили бы все по-хорошему, тогда и воевать бы не пришлось. А… Что Дмитрий Павлович, что Ромка, они, когда я это говорю, только усмехаются. Будто я сама не понимаю, что за всем этим стоят чьи-то непомерные амбиции и финансовые интересы. Но люди-то ни в чем не виноваты! Они, как и мы, жить хотят, детей растить и прикус им исправлять, а не лечить рваные раны и хоронить близких.

Про Дмитрия Павловича сказала сразу как есть, какой теперь смысл что-то скрывать?

Ромка, на удивление, обрадовался, даже как будто успокоился.

«Давай, – говорит, – куда-нибудь завтра все вместе сходим. Я, – говорит, – по Москве очень соскучился».

Отсыпался всю субботу, а к вечеру начал свой стол письменный разбирать. С девкой той он еще до отъезда расстался, мне сказал, что остались хорошими друзьями. Она до конца года дожила в квартире, которую они снимали, и к маме обратно переехала. Такие дела. Мы до двух ночи чай пили, «Осенний марафон» по телевизору шел, и Ромка, оказывается, в первый раз этот фильм увидел и увлекся, мол, мам, помолчи, дай досмотреть.

А в воскресенье, на Пасху, ходили в «Парк Горького».

Чистый, нарядный парк, и все, что там устроено по-новому, сделано с умом: куча вагончиков с едой, кафешки разные, везде какие-то конкурсы и мастер-классы, девчонки с розово-сиреневыми волосами под музыку пляшут, и рядом бомж извивается, чудной такой, но пластичный, забавно… Для всех там местечко нашлось – весна!

А мы даже на велосипедах покатались.

Потом добрели до ресторанчика кавказской кухни, на солнышке уже тепло, и мы рискнули сесть на улице, Ромка-то теперь курит в открытую… Ох!

Красивый мужик получился, девки на него так и пялились.

С Дмитрием Павловичем они сошлись, будто всю жизнь знакомы. Беседовали, о чем-то спорили, но без напряга.

Цыганенок чумазый цветы в корзинке разносил-продавал, и мужики купили мне большой букет роз.

Сижу, слезы сами из глаз катятся, солнышко апрельское греет…

Люди вокруг довольные, некоторые смельчаки прямо в одних свитерочках – весна!

На коленях букет, на столе чайничек белый и три чашки, Дмитрий Павлович какие-то свои сигарки достал, сам закурил, угостил Ромку.

Смотрела и понимала, что все это останется в моей памяти навсегда, старалась глубоко-глубоко вобрать все это в себя, вдыхая полной грудью.

Мы ведь вспоминать у той, последней черты, будем один какой-то день, несколько самых лучших минут этого дня…

Вся наша жизнь – один день, одна встреча.

Я и раньше это знала, да думала, что у меня-то никакой новой жизни точно уже не будет. А так думать нельзя, такие мысли прерывают движение.

Но ты должна это понимать лучше всех теперь, когда находишься там, в самом сердце танго.

Уф… С институтских времен столько не писала. Про жизнь – это тебе не рецепт выписывать.

С Кристинкой, сама знаешь, связь поддерживаю регулярно. Мальчишки вроде успокоились, ждут, когда врачи отпустят маму с лечебных вод. Дочь твоя ловкая выросла девка, внимательная и понятливая.

Ну а Алексей…

Тут в двух словах не скажешь…

Я лучше в следующем письме свои мысли на этот счет изложу, больно много их накопилось.

Уляжется у меня все хоть немного…

Ответь поскорее, Надя, просто напиши, как ты там, я очень жду. Если нужны деньги – готова скинуть на карточку или еще как перевести.

P.S. Тебе огромный привет от Ромки.

Все, побежала своих мужиков кормить.

11 апреля

Москва. Улица Песчаная

– Рада, что ты так продвинулась)))

Расскажи мне о танго, ок?

Пиши все, что взбредет в голову, любые мысли, любые ощущения.

Мне мой препод как-то сказал: «Танго – это не ЧТО, а КАК».

А у меня вот что…