Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - Грегг Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Многие из тех историй, что я слышал в России, воспевали то, как Бог верен Своему завету и как Он заботится о верующих.
Одного пастора арестовали и бросили в тюрьму, а его жену и детей отправили в Сибирь на погибель.
В одну из зимних ночей, в глухомани, в обветшалой деревянной лачуге, трое детишек разделили последнюю корку хлеба, выпили последнюю чашку чая и легли все еще голодными. Став на молитву, они спрашивали: «Куда нам пойти, чтобы у нас стало чуть больше еды, мама? Нам хочется есть! Думаешь, папа хотя бы знает, где мы сейчас живем?» Их мать заверила детей, что их небесный Отец знает, где они живут. И вот Он-то и есть Тот, кто должен будет обеспечить их едой. И они молились Богу, прося, чтобы он накормил их.
В тридцати километрах от этой лачуги посреди ночи Бог разбудил диакона одной церкви и повелел ему: «Вставай, запряги лошадь в сани, погрузи на них все излишки овощей, что твоя церковь убрала с полей, возьми мясо и другую пищу, и отвези это все семье пастора, что живет за деревней. Они голодны!»
Диакон сказал: «Господи, я не могу! Там минус двадцать! Лошадь замерзнет, да и я могу закоченеть!»
Святой Дух сказал ему: «Ты должен пойти! Семья пастора в беде!»
Тот заартачился: «Господи, Ты же должен знать, кругом волки! Съедят мою лошадку, а потом и меня! И домой я уже не вернусь!»
Но Святой Дух сказал ему: «Ты и не должен возвращаться. Просто иди».
Так он и сделал.
Когда наутро, в предрассветной тьме, он громко постучал в дверь шаткой лачуги, стук, должно быть, напугал мать и детей. Но сколь велики были их радость и удивление, когда они в страхе открыли дверь и увидели за ней, у лестницы, маленького замерзшего христианина! За спиной виднелась нагруженная едой упряжка. Он же держал огромный мешок и сказал: «Наша церковь собрала эту еду для вас. Ешьте. Когда закончится, я привезу еще».
Долго, услышав эту историю, я думал над указанием Бога: «Просто иди».
Ты и не должен возвращаться. Просто иди.
Домой диакон вернулся. Но все равно веление совершенно ясно. Просто иди. Просто иди. Даже если неведомо, вернешься ты или нет, просто иди.
Это история о смелой покорности диакона. Ее уже много поколений передают в его семье – как и в разросшейся семье тех, кто был спасен той ночью. Она воспевает послушание человека и чудесное Божье провидение.
* * *
В один из дней, когда мое пребывание в России подходило к концу, Виктор привез меня на встречу с Катей. Судя по ее записям, история, которую она мне поведала, случилась в 1917 году.
Катя рассказала, что ей было семь, когда ее дед, протестантский пастор, получил весть: полиция шла его арестовать и отправить за решетку. До ареста оставалось всего ничего, и он успел лишь закопать семейную Библию в поле за домом. Он надеялся, что власти не смогут забрать Библию, когда придут за ним. Сама Катя, скорее всего, не видела, как деда забрали в тюрьму – так мне показалось.
Несколько недель спустя семье престарелого пастора разрешили прийти и принести ему вещи, еду и деньги, чтобы тот смог перенести суровую зиму. Катя рассказывала: «Охранники зорко следили за тем, как братья, сестры, дети и внуки встали в ряд у ограды с колючей проволокой и прощались».
Я перебил ее и спросил: «Вы рассказывали семье всю историю о своем дедушке?»
Она сказала, что не уверена, и я предложил: «Прежде чем мы продолжим, позовите с кухни вашу дочь и зятя, а с улицы – внуков».
Мне довелось выслушать много историй, меняющих жизнь, и я понимал, что сейчас особенная возможность. «Вашей семье надо услышать эту историю, – сказал я Кате, – о том времени, когда вы родились, о вашем деде, о вашей жизни и о вере, пронесенной через годы. Пусть они все будут здесь, с нами».
Катя жила на крайне скромную пенсию, и ей было очень приятно, когда я предложил послать одного из внуков в магазин за чаем, сахаром, молоком и печеньем.
Мы попили чаю, и четверо Катиных внуков с родителями уселись на полу в маленькой общей комнате. Я попросил «бабу Катю» начать рассказ с самого начала. Пока она говорила, я поймал себя на том, что внимательно слежу за реакцией ее семьи. Впрочем, я не упускал и нить истории.
Она снова говорила о том, как деда арестовали, как семья пришла в тюремный лагерь, о вооруженных охранниках, о том, как родня встала в ряд у ограды и прощалась, а потом сказала: «Я осторожно просунула руку меж острых прутьев забора и дотронулась до дедушки. Я не знала, что больше его не увижу».
Она сказала, что никто и представить не мог, будто две недели спустя ее деда предадут мученической смерти. Но так и случилось. Кате отдали копии официальных докладных записок от следователей и тюремного руководства. Он развернула документы и передала их нам.
Последней, кто стоял у ограды, была ее бабушка. Когда она в последний раз коснулась руки мужа, то почувствовала, как в ладонь ткнулся сложенный листок бумаги. Крепко стиснув кулак, она быстро убрала листок в карман.
Уже у себя дома бабушка Кати достала послание деда. Он объяснял, где закопал семейную Библию. Было там и поручение выкопать ее, собрать всю семью вплоть до дальних родственников и прочитать письмо, которое он написал, сложил и спрятал за обложкой. Так бабушка и поступила. «Собралось, наверное, десятка три родственников, – рассказывала Катя, – когда бабушка открыла письмо деда и прочла его последнее напутствие».
Катя описала письмо деда как некое духовное завещание и выражение последней воли. «А в самом конце, – сказала Катя, – он написал, что нам всем следует прочитать и на всю жизнь запомнить десятый стих второй главы Книги Откровения: и того Я требую от вас, чтобы были вы „верны до смерти“».
Семьдесят лет спустя не только Катя помнила последние слова деда. Другие в ее общине подходили к ней на улице, говорили, что все еще вспоминают ее деда-пастора, восхищаются им и благодарят Катю и ее семью за такой пример веры.
Катя завершила рассказ, и дочь с зятем поднялись и обняли ее. «Мама! – сказал дочь. – Мы ведь ничего об этом не знали!» Внуки сгрудились вокруг Кати, обняли ее за шею,