Герой - Уильям Сомерсет Моэм

И Джеймс с горькой усмешкой подумал о фатальном просчете, заставившем полковника Парсонса подать в отставку. Поначалу, веря в отца, Джеймс не представлял себе, что тот способен на ошибку. То, что отец выбрал определенную стратегию, свидетельствовало: стратегия эта правильная и достойная, а вина лежит на вожде племени, который поступил не по-джентльменски. Но более внимательно вникнув в подробности той операции и обдумав случившееся, Джеймс понял, где истина. Это открытие пронзило его. Он долго не мог прийти в себя от стыда. А истина заключалась в том, что его отец не умел командовать. Джеймс не находил себе места. Пытался не слышать жестоких слов, звучавших в его ушах, но не мог избавиться от них. Глупость, идиотизм, безумие. Хуже, чем безумие, если на то пошло, преступление. Теперь он думал, что его отец слишком легко отделался.

Джеймс ускорил шаг, отгоняя раздражающие мысли. Он шел вдоль тучных и плодородных кентских полей, раскинувшихся за металлическими изгородями. Везде и во всем чувствовалась заботливая рука человека. Ничего не оставляли на усмотрение природы. Деревья стояли стройными рядами, спиленные там, где были не нужны, и посаженные в тех местах, где их не хватало. Все вокруг было единым целым. Здесь природу заключили в жесткие рамки и не позволяли нарушать их. Окрестные пейзажи уже не нравились Джеймсу, раздражали его. Они словно подчеркивали недостаток свободы, отпущенной человеку, намекали на то, что родители хотели бы заковать его в кандалы. Залитая солнцем долина, зеленые поля и леса казались сказочными. Но когда с запада надвинулись облака и поползли по окрестным холмам, все так разительно изменилось, что Джеймс едва не вскрикнул, словно от физической боли. Чопорность того, что он видел перед собой, убивала: вязы, темные, выстроившиеся, как на параде, пастбища, ухоженные до такой степени, что казались лужайками большущей тюрьмы, воздух, близкий к стерильному.

Джеймс тяжело дышал. Он подумал о просторах Южной Африки, уходящей вдаль холмистой равнине, огромном синем небе над головой. Там по крайней мере человек мог свободно дышать, мог расправить плечи.

– Почему я вернулся? – воскликнул он.

Кровь вскипала при одной мысли о тех днях, когда жизнь наполняла каждую минуту. Никакого принуждения и мелочности, смелые, решительные, сильные люди. В сравнении с ними те, кого Джеймс увидел в Англии, казались жалкими, слабыми, тщеславными, ничтожными. А лишения и трудности представлялись сущим пустяком в сравнении с ощущением, что ты хозяин своей судьбы, а жизнь беззаботна и полна приключений.

Серые облака низко повисли над долиной; они обещали дождь. С тревогой смотрел он на эти облака, наполненные водой, но еще удерживающие ее в себе.

– Я не могу здесь оставаться, – прошептал Джеймс. – Я сойду с ума.

Его охватило желание бежать отсюда со всех ног. Облака опускались все ниже, и он уже решил пригнуть голову, чтобы не коснуться их. Да, он вновь обретет душевное спокойствие, уехав отсюда. «Разлука, – подумал он, – единственный способ вернуть прежние доверительные отношения с отцом и матерью».

Вернувшись домой, Джеймс объявил, что уезжает в Лондон.

После тишины Литл-Примптона в суете и шуме вокзала Виктории Джеймс испытал безмерное облегчение. В ожидании багажа он наблюдал за тем, что происходило вокруг. Отъезжали трамваи, носильщики водружали саквояжи на крыши экипажей, проносились кебы. Покидая вокзал, Джеймс с радостью взирал на бурлящую жизнь, веселую и грустную, на привокзальной площади и на Уилтон-роуд. Сняв комнату на Джермин-стрит по рекомендации майора Форсайта, он пошел в клуб. Джеймс так давно не был в Лондоне, что ему казалось, будто он попал сюда впервые. Самые обычные сцены, блеск витрин, толчея на Серкус вызывали у него приятное удивление. Как ребенок, он глазел на рекламные щиты, прибитые к заборам вокруг строящихся зданий. Ему не терпелось увидеть давних друзей, и, шагая по Пиккадилли, он даже ожидал столкнуться с одним или двумя из них.

В клубе Джеймс невпопад спросил, нет ли для него писем.

– Думаю, нет, сэр, – ответил портье, но повернулся к ящику для корреспонденции и взял толстую пачку писем. Просмотрев их, протянул одно Джеймсу.

– Интересно, от кого же оно?

Внезапно у Джеймса сжалось сердце, кровь прилила к щекам, а руки и ноги похолодели. Джеймс узнал почерк миссис Причард-Уоллес, а марка ценой в пенни, приклеенная к конверту, говорила о том, что отправлено письмо из Англии. Штемпель уточнил местонахождение отправительницы письма – Лондон. Джеймс отошел к окну. Воспоминания промчались перед его глазами. Бумагу она надушила. Очень характерно для нее, но какой дурной вкус! Словно воочию увидев улыбку миссис Причард-Уоллес, он ощутил безумное желание поцеловать письмо. С сердца его свалился камень, Джеймс наконец-то почувствовал себя счастливым. Казалось, ветер разогнал грозовые облака, и золотые лучи солнца залили землю… Потом, подчинившись внезапному импульсу, он разорвал на мелкие клочки так и невскрытое письмо, выбросил их и, выпрямившись, прошел в курительную.

Джеймс огляделся, не увидел ни одного знакомого лица, взял со стола журнал и сел. Но кровь так неистово стучала в висках, что он испугался, не хватит ли его удар. Ему казалось, что у него в голове десятки гномов бьют по невидимой наковальне.

– Она в Лондоне, – повторил Джеймс.

Когда отправили письмо? Он мог бы увидеть дату на штемпеле. Год назад? Недавно? Едва ли письмо пролежало в клубе много месяцев. Оно же сохранило этот ужасный запах пармских фиалок! Должно быть, она прочитала в газете о том, что он вернулся из Африки, раненый и больной. И что написала? Несколько холодных фраз с поздравлениями или… нечто большее?

Ужасно, конечно, что он впал в такое состояние, увидев несколько слов, написанных ее почерком. Вновь Джеймса охватила паника, лишив его возможности сопротивляться, оставив ему только одно желание – бежать. Вот почему он разорвал письмо, не прочитав его. Когда миссис Причард-Уоллес находилась за тысячи миль от Англии, признаваться в любви к ней было совершенно безопасно, но теперь ситуация изменилась. Что она написала в этом письме? Разгадала благодаря загадочной женской интуиции его тайну? Просила приехать и повидаться с ней? Джеймс вспомнил один их разговор.

– О, я бы с удовольствием поехала в Лондон! – воскликнула она, энергично жестикулируя. – Отлично провела бы там время.

– И что бы вы там делали?

– Все! И я писала бы бедному Дику три раза в неделю и рассказывала, чего не сделала.

– Не выношу соломенных вдов.

– Бедный мальчик, вы не выносите ничего веселого! Не знаю ни одного человека с таким идеалом женщины, как у вас, – соединяющим в себе старомодность и чопорность.

Джеймс не ответил.

– Разве вы не хотели бы оказаться сейчас со мной в Лондоне? – продолжила она. – Думаю, мне следовало бы взять вас с собой. Вы невинны, как младенец.

– Вы так считаете? – с обидой спросил Джеймс.

– Так вот: окажись мы в Лондоне, что бы вы сделали?