Наган и плаха - Вячеслав Белоусов

Однако скоро замаячил зелёный свет судебной перспективы.

Действительно, заезжал один раз Отрезков, прочитал всё дело, подсказал по мелочам, дал указания и решил лично допросить бывшего председателя губсуда. Путного ничего не добился, тот лишь нахамил ему. Лавр Ильич не терпел грубиянов, дал команду Демиду закруглять следствие, писать обвинительное заключение и везти Берздину. Решили заранее, что дело станет рассматривать краевой суд выездным заседанием в Астрахани.

Громозадов теперь и ночью не находил себе места, корпел над набросками обвинительного заключения, по делу только обвиняемых проходило до полсотни человек, а уж остальной братии — свидетелей да потерпевших — вдвое больше. Но странное дело, Джанерти и Турин не останавливались, продолжали поставлять ему новых очевидцев нелестных дел бывших служителей фемиды, а те, кроме всего прочего, как один, начали давать уличительные показания в вымогательстве взяток работниками других государственных учреждений. Хочешь не хочешь, а следователь обязан принимать такие заявления и разрешать их по существу. Нэпманы, в основном рыбопромышленники, словно с цепи сорвались и навалились теперь на работников и начальство Астраханского финансового и торгового отделов, обвиняя их в систематических поборах. Первым был уличён и тут же во всём сознался неказистый на вид нагловатый инспектор Иван Семиков. Размякнув после нескольких вопросов, он сразу признал около двух десятков фактов вымогательства денег на общую сумму более семи тысяч рублей. Громозадов схватился за голову, про такие деньги он не слышал никогда, среднемесячная зарплата составляла под двадцать рублей!.. Звонить, докладывать Отрезкову не было времени, другие подельники чиновника каялись в том же, признавали не меньшие суммы мздоимства, и все как один уличали в ещё больших поборах своё начальство.

Хотя это явно выходило за пределы расследуемого дела о взятках в судах, Громозадов не смог не арестовать нескольких человек, боясь, что, опомнившись, они откажутся от показаний. Голова его шла кругом, поздним вечером он принялся названивать Отрезкову, но в кабинет без стука ввалились Джанерти с Туриным.

— Ещё заявителя приволокли? — с замученным видом поднял голову Демид и бросил надоевшую трубку.

— Своим названивал? В Саратов?

— Туда! Мне здесь посоветоваться не с кем. Пусть там принимают срочные меры. Надо выделять материалы и возбуждать новое дело. А оно по размаху, чую, будет втрое больше судейского.

— Отрезков не то лицо, — буркнул Турин.

— Что?

— Берздина надо информировать.

— Да где ж его сейчас найдёшь? Ночь?..

— Не следует звонить. Надо срочно выезжать туда.

— Это почему же?

— Тюремный врач пропал, Абажуров.

— Это что ещё за хрень? — впал в полное уныние Громозадов, не в силах осмыслить новость.

— Вы не в курсе, — посочувствовал ему Турин. — По поручению губпрокурора Арла мы с Робертом Романовичем занимались уголовным делом о смерти арестованного Губина Петра Аркадьевича.

Джанерти подтвердил, кивая.

— Ну?.. — не понимал ничего Громозадов.

— Произошло непредвиденное…

— Халатность, если не хуже, — уточнил Джанерти.

— Одним словом, эксперты затянули исследования трупа… — Турин оборвал речь на полуслове, видя, что Громозадов его не слушает и закончил погромче: — Одним словом, Губин умер не своей смертью! Его отравили. Яд тоже не установлен, что, впрочем, уже не так важно. Важно, что пропал тюремный врач, который, конечно, к этому причастен и мог бы всё прояснить, а может, сам и отравил.

— Что? — зарозовело лицо Громозадова. — Убийство? Вы доконать меня собрались?

— Спокойствие, Демид Тимофеевич, — положил ему руку на плечо Джанерти, стоявший сзади. — Сейчас трудно делать далеко идущие выводы, но отравление Губина и вывод его из игры неизвестным врагом может иметь отношение к вашим делам — и к взяткам в суде, и к злоупотреблениям в других госучреждениях, связанных с рыбодобычей. Нам здесь одним этого не распутать. Губин арестован по подозрению в причастности к убийству профессора Брауха. Кто-то очень боялся его показаний по этому делу.

— Когда его отравили?

— Губина отравили, когда я намеревался впервые его допросить.

— Немедленно выезжаю! — вскочил на ноги Громозадов и закружился в панике по кабинету. — Это настоящий бедлам… Берздин!.. Конечно, лично Берздин должен всё знать и принимать экстренные меры!

Ехать не пришлось. Они заявились сами. Вскочил перепуганный до смерти дежурный, задремавший у дверей. Загремела полетевшая из-под его ног табуретка, и прикладом стукнуть об пол не успел для порядка.

А у Арла всегда дверь распахнута по утрам вместе с форточкой, пока ещё Сисилия Карловна не поспела и в коридорах от народа пусто. Услышал шум, почуял неладное, словно подтолкнул кто, вышел убедиться и тоже испугался — четверо!

Раньше, бывало, глянешь — в кожанках до колен, ремни на груди, приметные квадратные фуражки — не спутать ни с кем — свои. А теперь сразу не догадаться, да ещё в потёмках: сам же распорядился светом особенно не баловать, не транжирить электричество, пока рабочий день не начался, всех лампочек на потолках не жечь, ни к чему фейерверки в серьёзном учреждении без надобности.

Но пригляделся Арёл — оттуда, как и ждал, из краевой прокуратуры!..

Опережая всех, вымеривал здоровущими ножищами Отрезков. Он и выше остальных на две головы, с трудом под потолком умещается, невольно пригибается, от этого сутуловатым выглядит; крутая сажень в плечах — весь проход так и закрыл, трое остальных, которые сзади, выглядывают с боков. Напряг зрение губпрокурор, всмотрелся — чёрненький интеллигентик Борисов без головного убора, видно, снял, как в помещение зашёл, всё ещё смоль свою на голове, хоть она и гладка — волосинка к волосинке, а приглаживает. Козлов, этот без церемоний, рыжий, с нагловатой физиономией и вечной папироской в зубах, так и жуёт её, словно лошадь жвачку. У него и челюсть от этого вперёд выдвинута, а зубы здоровенные, желтющие. И тот, сзади, совсем щупленький, мелковатый, будто путался у всех под ногами, они его и отпихнули. На шофёра не похож. Чужой?.. Замешкался подле дежурного, начал выспрашивать что-то. Чего ему надо, если сам Отрезков влетел, ничем не заинтересовался? И от этого чужого дохнуло на Арла гадким, неприятным, тревожным предчувствием. Выскочил он к середине коридора навстречу, приветствуя, выбросил руку к козырьку фуражки:

— С прибытием, дорогие товарищи!

— Не шебуршись, — совсем не по-свойски процедил сквозь зубы Отрезков, пресекая его трескотню. — Канючил насчет помощи?.. Вот, привёз!

— Тот-то кто с тобой? Четвёртый?.. — сунулся к нему Арёл.

— Узнаешь… Сейчас обзнакомитесь… — и закончить не успел ругануться. Запнулся. То ли сам Отрезков приостановился, урезонивая собственную прыть, то ли одёрнули сзади его — но кто осмелится? Коротышка с мышиным личиком, путающийся в длинной шинели, вынырнул — в больших круглых очках на остром носу, протиснулся и первым предстал перед онемевшим губпрокурором.