Океаны Айдена - Михаил Ахманов

Он хлопнул в ладоши:

— Изумительно, малышка!

— Правда? — Склоненная к плечу головка, лукавый взгляд, полуоткрытые губы: это была Найла-которой-четырнадцать. — Тогда иди сюда. И поскорее!

Одинцов спрыгнул с юта, и в следующий миг девушка уже была в его руках. Он понес ее вниз, туда, где они проводили последние ночи, — Найла, прижавшись лицом к его плечу, дышала часто и возбужденно. Сквозь паутину шелковистого одеяния он чувствовал тепло ее тела.

Вскоре обнаружилось, что со вчерашней ночи диван не стал ни тверже, ни уже. Найла распростерлась на нем, позволив Одинцову снять ее венец, темные блестящие волосы рассыпались по пестрой обивке изголовья. Он занялся ее пояском. То ли случайно, то ли в силу изощренного кокетства, пояс был завязан на совесть, и он провозился с ним довольно долго. Найла, однако, не проявляла нетерпения и не пыталась ему помочь, — прижмурив глаза, она с интересом следила за его усилиями.

Наконец эта преграда пала. Одинцов приподнял край хитончика Найлы, и воздушная ткань накрыла диван, внезапно превратив стройного эльфа в цветок огромной, пламенеющей золотом орхидеи. Найла, ее розовая сердцевина, чуть шевельнулась на полупрозрачном лепестке своего одеяния, ее руки легли на маленькие груди, словно подсказывая Эльсу, хайритскому принцу и возлюбленному, где срочно требуется его помощь.

Принца не надо было просить дважды. С похвальным усердием и страстью он целовал и то, что было ему указано, и то, что маленькие руки безуспешно пытались защитить от его губ. Впрочем, это сопротивление было только игрой — той игрой, которую всегда начинает в постели женщина, предчувствуя неминуемое поражение. Или победу — ведь в этой схватке, где каждый брал и дарил, не было проигравших.

Спустя час приблизилось мгновение расплаты. Свернувшись клубочком под рукой Одинцова, положив головку ему на плечо, Найла вздохнула, потом тонкие пальцы коснулись его щеки, ласково погладили подбородок.

— Эльс… милый… я хотела спросить…

Одинцов застонал — разумеется, про себя. Все шестнадцать дней, прошедших после схватки с Канто, ему удавалось уходить от вопросов, но сейчас он был полностью в ее власти. Нельзя же просто так ринуться с ложа любви — такой любви, которой его одарили этой ночью! Малышка, снова его обошла — с присущим ей тактом, умом и женским коварством, обошла, не забывая о собственных удовольствиях. Но на этот раз он подготовил запасную позицию.

— Эльс… милый…

— Слушаю и повинуюсь, моя ат-киссана…

Он пощекотал ее под грудками.

— Перестань дурачиться, милый. — Она помолчала, повернулась на бок, и бархатистое бедро легло на живот Одинцова. — Знаешь, я до сих пор не понимаю, как ты справился с этим зверем… с этим чудовищем…

— Я его заколдовал, малышка. Знаешь, магия бывает солнечной и лунной, доброй и…

— Эльс! Я же серьезно!

Она не отступит, понял Одинцов. Она верила в магию ничуть не больше его самого. Что ж, запасной рубеж обороны был готов, и он нырнул под колпак своего блиндажа, выстроенного из полуправды и скрепленного ложью.

— Как ты думаешь, зачем мы с тобой пытались разозлить этого ублюдка в перьях?

— Ну-у… Он мог замучить нас… Ты искал смерти, легкой и быстрой смерти… хотя бы для меня.

— Верно, но только отчасти. Еще я тянул время. — Он поднес руку к ее лицу. — Погляди-ка, малышка… Есть такой хайритский прием: напрягаешь мышцы, растягиваешь ремни, и так много-много раз. — Его мускулы вздулись и опали. — Ремни легче растянуть, чем веревку, и я с этим справился как раз в тот момент, когда ты шлепнулась в обморок. Дикарь подошел ко мне близко, слишком близко… хотел видеть мои глаза. Ну, и я его… — Он замолчал.

— Ты освободил руки, да? Я знаю, ты очень, очень сильный! — Найла прижалась горячей щекой к бицепсу Одинцова, ласково поглаживая его грудь. — Что же случилось потом?

— Я его вырубил. Мы, хайриты, умеем драться и с челем, и с клинком, и голыми руками. Один удар — вот сюда, по горлу… — Одинцов пощекотал ей шейку, и Найла взвизгнула. — Я взял меч и перерезал путы на ногах. Остальное было несложно.

— А как ты заставил его драться? Ведь был бой, да? Мои служанки говорили…

— Ну, детка, тут не понадобилась хайритская ловкость. Он мог выбирать: или выйти на поединок, как подобает мужчине и вождю, или очутиться перед своими воинами без штанов… то есть без юбки… и не только без нее.

— О! — Найла была шокирована. — И ты… ты бы смог?..

— Не знаю. — Одинцов задумчиво потер висок. — Скорее я просто убил бы его. Но он поверил, на наше счастье. И теперь я — вождь! Сайят Эльс Перерубивший Рукоять! А ты — верная подруга сайята! — Он негромко рассмеялся.

Найла погрузилась в размышления. Одинцов многое бы дал, чтобы подслушать мысли, проносившиеся в ее хорошенькой головке. Наконец она нерешительно сказала:

— Я ужасно перепугалась, милый… Ты прости меня… я лежала без чувств и ничем не могла помочь тебе…

— Будем считать, что сегодня ты искупила свою вину. — Одинцов был само великодушие. — Если ат-киссана и в дальнейшем осчастливит бедного дикого хайрита своими милостями…

Найла захихикала и шлепнула его по губам:

— Ненасытный! Ат-киссана едва жива!

— Но этой ночью она была восхитительна!

Одинцов мысленно поздравил себя с тем, что сумел отсидеться в своем блиндаже. Но его ждало разочарование. Они уже засыпали, когда Найла вдруг сказала:

— Знаешь, милый, я была в каком-то забытьи… в полубреду… И мне привиделось… привиделось нечто странное…

— Да? И что же?

— Будто этот дикарь сам развязал тебя… Ты его ударил… А потом вы долго говорили с ним на непонятном языке и кричали у двери… Так смешно! Правда?

— Удивительный был у тебя обморок, малышка, — заметил Одинцов. — Я несколько раз пытался привести тебя в чувство, но без успеха. По-моему, ты крепко спала и видела сны. Очень смешные! Правда?

Вдруг Найла потянулась к нему и поцеловала в губы.

— Конечно, мой хитрый хайрит. Сны, только сны!

* * *

Лайот Порансо, против ожиданий Одинцова, совсем не походил на дряхлого старика. Да, он был стар, но крепок: его плечи были широкими, спина — прямой, и руки не дрожали даже после пяти объемистых чаш горячительного.

Они расположились на палубе «Катрейи», которую Порансо подверг долгому и пристальному осмотру. Он восхищенно цокал языком, разглядывая ятаганы и сабли старого Ниласта, и Одинцов, обменявшись с Найлой взглядом, тут же предложил лайоту любую на выбор. Три принца — три сына, сопровождавшие его, — тоже не остались без подарков. Это были дюжие молодцы, носившие по два белых пера, и поглядывали братья друг на друга весьма прохладно.

Теперь вся компания, включая ристинского жреца-навигатора Магиди, знатока морских течений, возлежала на ковре, потягивая крепкое фруктовое вино, закусывая жарким из молодых карешинов и сладкими плодами. За спиной Одинцова сидела Найла. Она удостоилась этой чести не потому, что Порансо с сыновьями пришли в восторг от ее внешности или изысканного наряда, — нет, по их мнению, красотка с запада была слишком худощавой и субтильной, слишком дерзкой и востроглазой. Но Одинцов боялся, что не поймет кое-каких тонкостей языка, весьма цветистого и пышного, когда приходилось общаться с особами королевской крови, и потому его подругу допустили к пиршеству. Разумеется, ей не досталось ни кусочка мяса, ни глотка вина, ни сочного плода.