Распутье - Егор Серебрянский

– Понятно. Все изменилось. И ты изменился. Но не буду изображать, что не рада этому решению. Я вообще теперь боюсь телохранителя со стороны нанимать – ни один хороший человек не заслуживает сюда вляпаться.

– А я вообще будто другую женщину вижу, не карамельную фрю, которая так доставала. Если из вас прежнюю назойливую барышню можно вытащить дракой – значит, будет драка.

Улыбка теперь получилась более естественной. Да и прав он, где та глупая Лиза? На ее место пришла тоже глупая Лиза, но все-таки другая. Измученная, передвигающаяся на цыпочках и говорящая шепотом:

– Если честно, Коша, я по тебе скучала. По ту сторону стен ты оставался единственным, о ком у меня хотя бы получалось думать без тошноты.

– Меня от вас тоже не тошнит, Елизавета Андреевна. Но не перегибайте, характер у меня остался прежним.

И на этих словах он пошел на выход. Мы как будто признаниями какими-то обменялись, и они тепло грели внутри. Не друг, конечно, но полное безразличие ему разыграть не удалось. Но почему он тогда так подставился, ведь о себе всегда в первую очередь беспокоился? Решил вытащить меня, если не смог вытащить Сашу – отдать тому хотя бы последний долг? У Коши есть принципы – он будет флегматично вещать об их отсутствии, но я точно знаю, что они у него есть.

* * *

– Коша, можно, задам тебе вопрос? – я спросила на следующий день, когда мы ехали в тир.

– А у меня есть выбор?

– Есть – можешь не отвечать. Я все проматывала и проматывала в голове тот кадр. Забыла бы, да не могу, потому крутила его, как пластинку. Ты мог просто ударить по руке Ивана, если не хотел, чтобы он выстрелил в меня. Это обошлось бы тебе дешевле.

– Не сообразил.

– Что-то очень сомневаюсь…

– Вы придумали другую причину?

– Я четыре месяца провела в вялотекущем аду. Я много каких причин успела придумать. Например, мне иногда кажется, что если бы он все-таки выстрелил, то выстрелил бы и ты. И в ту секунду срать ты хотел, что на тебя все пушки нацелены. Ты их не видел.

– У вас отличная фантазия, Елизавета Андреевна. Может, на писательские курсы запишетесь?

– Может быть. И все равно странно, будто чего-то в этом кадре не хватает – какой-то твоей мысли.

– Я думал о том, что мне с раненой рукой потом придется еще и от трупа этого дебила избавляться, потому что в таких делах Иван Алексеевич только мне доверяет. И как в воду глядел.

– Не говори так о Саше.

Коша долго молчал, потом кивнул.

– Он сам виноват в произошедшем, будем честны. И тогда все еще неплохо обошлось – он мог утащить заодно и меня, и вас. Но говорить плохо не буду, мне плевать. Он вам нравился?

Я горько усмехнулась и решила не отвечать. На такой вопрос невозможно ответить однозначно – конечно, нравился по-человечески. И пошла бы с ним, побежала бы в любую тайгу, заставила бы себя в него влюбиться и мучилась бы, если бы не получилось. Но, видимо, Коша имел в виду немного другое.

В тире мне не просто не понравилось, меня через несколько минут начало мутить. Звуки были не такими, как я помнила, более глухими, но они все равно заставляли меня вздрагивать всем телом. На меня нацепили наушники и непонятные очки, двинули к стойке перед мишенями. Я даже с трудом смогла поднять руки – оружие было тоже не тем, которое успели позабыть ладони.

– Вы ведь уже стреляли. Чего ждете? – поторопил Коша.

У меня в горле что-то сдавливало, а руки страшно потели. Я себе еще и фобию какую-то заработала? Или после дурдома все остаются немного психами?

Коша надавил на мои локти снизу, делая вид, что не замечает моего состояния.

– Второй ладонью обхватите, так удобнее для начала. Попробуйте закрыть левый глаз. Поймайте мушку в прорези, а потом уже мишень. Ну же!

У меня руки от перенапряжения затрясло. Но он снова перехватил и не позволил опустить. Потом встал за спиной и наклонился совсем близко, держа руку наготове, если снова ослаблю локти.

– Что не так? Поверьте, там вы никого не убьете.

– А может… может, я, наоборот, хочу кого-нибудь убить?

– Тогда еще лучше. Вон там, – я краем зрения увидела, как он указал вперед пальцем, – стоит убийца вашего друга. Вы стрелять-то будете?

– То есть там стоишь ты?

– Да, я. Начинайте уже. Это надо переступить.

– Что именно переступить? Меня просто тошнит, слабость какая-то.

– Так стреляйте, пока не пройдет. Или бейте. Я всегда так делаю.

– Разве у тебя бывают приступы слабости, Коша? Или ты тоже из психушки?

Почувствовала, как он опустил голову, но не коснулся носом плеча – замер в миллиметре. И все-таки ответил после паузы:

– Я вырос в не самом благоприятном месте. Считайте лайт-версией психушки. В таких местах самое страшное одно – человек забивает себя внутрь, а потом наружу выбраться проблематично. Вот вы возьмите и стреляйте для начала, с боем и грохотом из себя прорываться легче.

Я зажмурилась и нажала на спусковой крючок. Второй выстрел дался легче, я даже глаза смогла открыть. И верно, откуда вообще взялась эта непонятная паника? До сих пор мутит, но ничего ужасного вслед за резким звуком не происходит.

– Ага. Теперь бы еще начать целиться, – подбодрил Коша.

Я не особенно старалась попасть в яблочко или даже мишень – сегодня не это главное. Руки бы перестали так потеть, и то хорошо.

– А как ты выбрался из себя, Коша?

Он вроде бы хмыкнул:

– Думал, что вы меня неплохо узнали, но задаете такие странные вопросы.

– В смысле?

– Я не выбрался.

Я постреляла не так уж долго, но отчего-то сильно устала. Коша не настаивал и до конца нашего времени позволил мне просто стоять рядом и наблюдать. Я хотя бы к звуку привыкала, однако пистолет в его руках все равно навевал неприятные ассоциации. Сам он ни разу не промахнулся. Чтобы не смотреть на оружие в его левой руке и не вспоминать лишнего, я смотрела на его профиль. И ведь правильно сформулировал – он из себя никогда и не выбирался. Живет, функционирует, иногда лезет из него человеческое, потом сам об этом жалеет, но бо́льшая его часть всегда остается внутри.

Иван был со мной бесконечно терпелив и мягок, я столько комплиментов от него не слышала за все наше знакомство. Это немного расслабляло, заставляло вновь и вновь переосмыслить правильность решения. Вот только радовало меня совершенно другое – то, что Коша был бесконечно терпелив, превращая любую поездку в какую-то отдушину. Часто мы вообще не разговаривали, но я физически ощущала, как меня на пару часов отпускает. А он использовал каждый случай и всем своим видом напоминал, что нуднее этой работы никогда не выполнял. Видимо, прятать трупы ему интереснее, чем работать извозчиком.