Стальная Крыса поет блюз - Гарри Гаррисон

Он кивнул забинтованной головой.

– Почти угадал. Мадонетта – та, за кого себя выдает. Синий чулок из учреждения. Музыка – ее хобби.

– Учреждение потеряло – музыка нашла. – Я улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. – Раз. Теперь два. Ты, Стинго. Сдается мне, никакой ты не отставник.

– Верно. И потому вдвойне горжусь своими музыкальными способностями. Да будет тебе известно, только благодаря им мой старый собутыльник Бенбоу подключил меня к операции.

– Собутыльник? Бенбоу? У кого в собутыльниках – адмиралы, тот…

– Сам адмирал. В яблочко. Я натерсекс.

– Натер… секс? Прости, я, кажется, не понял юмора…

– Это аббревиатура. Начальник территориальной секции культурных связей. И нечего ржать! Может, это и не совсем благозвучно, зато по сути верно. Я защитил диссеры по археологии и культурной антропологии – увлекался ими еще на гражданке, а в Лиге, так сказать, поверяю теорию практикой. Очень заинтересовался, когда услышал про археологическую находку. Так что вполне созрел к тому времени, когда Вонючка Бенбоу посоветовал мне назваться добровольцем.

– Вонючка? Какая прелесть!

– Да, смешная кличка, он еще в академии ею разжился – что-то там перемудрил с химическим экспериментом. Впрочем, к делу это совершенно не относится. Я с радостью вылез из кабинета и ни чуточки не жалел. До последнего нашего приключения.

– Так-так. Остается юный Флойд. Он тоже адмирал?

Он улыбался и таращился на меня. Дебил дебилом!

– Да брось ты, Джим, сам же знаешь. Из колледжа меня выперли, так потом и не восстановился…

Я погрозил пальцем:

– Да бог с ними, с академическими успехами. Зато готов поспорить, что в Специальном Корпусе тебя высоко ценят.

– Да есть маленько, пожалуй… Я там вроде инструктора…

– Ладно, Флойд, скажи, – разрешил Стинго. – Ты же старший инструктор по самозащите без оружия. Чего тут стыдиться?

– Абсолютно согласен, – кивнул я. – Если б не ты, вундеркинд по части рукопашного боя, мы бы сейчас здесь не разговаривали. Спасибо, ребята. Задание успешно выполнено. За это и выпьем.

Когда мы чокнулись и поднесли бокалы к губам, я вспомнил матушку. Не так уж часто это со мною бывает – видать, запала в душу мифологическая лабуда. Или все-таки – ее назидания? До чего ж ты, мамуля, была суеверна! На каждый случай жизни – по суеверию. А пуще всего не любила, когда я вслух радовался жизни или там погожему денечку. «Прикуси язык!» – всякий раз рявкала.

То есть не накликай беду. Не провоцируй богов на пакости. Когда говоришь «у меня все хорошо», обязательно случится что-нибудь противоположное.

Нет уж, добрая старая Ма. Все отлично, а скоро будет еще лучше. Так что сама прикуси язык и не каркай.

Когда я опускал бокал, в комнату, спотыкаясь, вбежала женщина. Молодая, в грязной, порванной одежде.

– Тревога! – прохрипела она. – Беда… Разрушение!

У нее подкосились ноги, но Мадонетта успела подхватить ее и бережно опустила на пол. Девушка прошептала несколько слов, и Мадонетта испуганно посмотрела на нас.

– Она ранена, бредит… Кажется, про научный корпус… Разрушен… все пропало…

Вот тут-то и впились мне в грудь ледяные когти. И сдавили с такой силой, что я едва смог просипеть:

– Находка…

Мадонетта медленно кивнула.

– Мата говорила, она там. В научном корпусе. Наверное, тоже пропала.

В конце концов Стальные Крысы единодушно приняли самое легкое решение: на сегодня достаточно. Главное – все живы, хоть и не все здоровы. Пропажа отыскалась, а значит, задание выполнено. А то, что археологическая находка уничтожена, – дело второстепенное. Во всяком случае, для меня. Я надеялся в самом скором времени получить вожделенное противоядие. С этой успокаивающей мыслью и отошел ко сну. И то сказать: мы заслужили передышку. Надо заштопать раны, восстановить мышечную ткань, снять невероятную усталость. Обо всем этом должны позаботиться хороший врачебный уход и спокойный сон по ночам.

Над парком новой нашей резиденции, куда наутро я с превеликим трудом выполз погулять, ярко сияло солнце. Сон частично вытеснил изнеможение, и теперь я гораздо спокойнее относился к многочисленным ссадинам и синякам. Я упал в шезлонг и стал ждать, когда лекарства окончательно обуздают боль. Вскоре пришел Стинго, выглядевший вполне под стать моему самочувствию. Он расположился напротив, я с улыбкой поприветствовал его:

– Доброе утро, адмирал.

– Джим, ну что ты, в самом деле! Я по-прежнему Стинго.

– Хорошо, Стинго. Поскольку мы сейчас наедине, позволь выразить искреннюю благодарность за спасение от промывки мозгов, оно не прошло для тебя безболезненно, к великому моему сожалению.

– Спасибо за сочувствие, Джим. У меня не было выбора. Тебя хотели запрограммировать, я просто был обязан помешать. К тому же, сказать по правде, я вышел из себя. Плюшевый мишка – надо же такое изобрести! Надругательство над канонами!

– А что, в канонах мишки нет? И золотистого мяча?

– Золотистый мячик есть. Он олицетворяет невинность, радости безмятежного детства, свободу ребенка от ответственности. Мы вырастаем и теряем их. Чтобы вернуть эту свободу, надо выкрасть мячик из-под материнской подушки.

– Но если в обществе нет женщин, то не может быть матери, – подхватил я. – Вот и пришлось переиначить миф.

Стинго кивнул и, морщась, дотронулся до повязки на голове.

– Получился сущий бред. В их начальном варианте мать не желает, чтобы мальчик вырос. В ее глазах он всегда остается ребенком, во всем зависящим от нее. Независимость надо украсть у матери – вот что такое золотистый мячик под подушкой.

– Ну и дребедень!

– Не скажи, не скажи. Никакой социум не обходится без мифологии, с ее помощью он объясняет и оправдывает свое существование. Искази мифы, и ты изуродуешь социум.

– Как это сделали рыжий мордоворот и его банда?

– Вот именно. Но мы столкнулись не просто с искажением мифа, а кое с чем гораздо более опасным. Я подозревал, что в Веритории подмешивают в воздух наркогаз, и, как оказалось, не ошибся. У вас с Флойдом были остекленевшие глаза, вы вели себя как загипнотизированные. Выходит, нас не просто потчевали очередной байкой о притягательности звериного начала, сокрытого в душе любого мужчины. Все это заталкивалось в глубь разума, в подсознание. Типичная промывка мозгов, психокодирование в жесткой принудительной форме. Это невероятно вредно для рассудка, и мне пришлось вмешаться.

– Рискуя собственной жизнью?