Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

— Александр Владимирович… Александр… Не знаю, как вам и сказать… Посмотрите, что тут происходит… Прямо мистика какая-то!

Он открыл кран. Я под струей промокнул пальцы и понюхал их.

— Водка!

Я поспешил закрутить кран.

— Представляете, Саша! Водка течет вместо воды! Уже третий день…

Я в недоумении потер лоб.

— Кому-нибудь говорили?

— Нет.

— А откуда вся эта пьянь?

— Володя друзей зазывает, всех угощает! Уже полрайона здесь перебывало. Я так с ними измучился, хоть милицию вызывай!

— Милицию не надо. Вас с Вовочкой арестовать могут. Они же ни черта не понимают в паранормальных явлениях.

— А что это… паранормальные явления?

— Это касается всего необъяснимого, сверхъестественного. Кстати, есть специальные институты, которые изучают подобные аномалии. Ведь человека повсюду подстерегает неизведанное, куда не ступи… Вот ваш случай… По сути, это рядовое паранормальное явление. Я помню даже в каком-то научном журнале читал о точно таком же происшествии…

— Да? А может, нам обратиться в какой-нибудь такой институт…

— Можно, конечно… Только я бы не советовал вам вообще куда-либо обращаться.

— Почему?

— Но ведь в отличие от многих других случаев, с барабашками, которые зло подшучивают над жильцами квартир, ваш случай — благо. Разве это плохо, когда водка течет из крана? Вас сразу же лишат этого изысканного удовольствия! И вообще выселят из квартиры куда-нибудь в общежитие! Потом ходи ищи правды…

— Да, верно…

Вовочкин папашка в волнении наморщил лоб.

Я заглянул в комнату Вовочки. Он, мертвецки пьяный, валялся на диване, свесив синий кулак до пола. Спертый воздух был пресыщен миазмами его отравленной жизнедеятельности. Я брезгливо приблизился и пощупал его пульс — вроде пока жив.

Попрощавшись с батей, я покинул аномальную квартиру. Подошел к лифту, нажал на кнопку.

— Молодой человек, у вас не найдется сигаретки…

— Найдется, такая большая и красная!

— Ой, а можно ее попробовать?

— Справку принеси из вендиспансера, тогда посмотрим…

— Мудак!

Я вошел в лифт и поднялся на один этаж вверх. Дверь открыла старая бабка.

— Как дела, Мария Семеновна?

— Все хорошо. — Она посторонилась, пропуская меня на кухню. — Только больно шумит эта ваша бандура!

— Ничего, потерпите…

Посреди кухни стоял огромный бак из нержавеющей стали, с приборами на панели управления. От него извивались по полу несколько толстых пластиковых трубок и уходили куда-то в стену.

Я изучил показания приборов:

— Мало осталось. Сто литров всего. Завтра будем опять заливать.

— Александр Владимирович! Не скажете, когда ваш эксперимент закончится?

— Притомились уже немножко, Мария Семеновна? Ничего, скоро… Я добавлю вам еще сто долларов. Устраивает?

— А вот ваши сантехники мне дырку в стене сделали.

— Это восстановим, не беспокойтесь… Пожалуй, мы добавим вам еще сто долларов. Всего двести, о'кей?

— Большое спасибо, Александр Владимирович! Я так вам благодарна! Буду молиться за вас, свечку поставлю в церкви!

— Не рано ли свечку?

— Так это ж не за упокой, а за здравие!

Приближался тот счастливый день, когда я должен был взойти на борт самолета и улететь далеко-далеко, за тысячи километров, в чудесную страну романтических помыслов своей юности. Меня ожидает блаженство тела и успокоение души, я смогу хотя бы на некоторое время отделить себя от всего остального человечества, слиться с природой, стать ее частью…

Пошли все к черту!

Я воспарю над бесполезной суетой, я стану одним из богов, которым чужда меркантильная бытовуха, которыми движут высшие философские категории. Материя разверзнется, откроется портал в неописуемой красоты потусторонний мир, и я шагну навстречу голубому свету, подгоняемый в спину серостью будней и зловонием толпы. Это будет моим личным торжеством! Триумфом всей моей жизни!

Впрочем, неожиданно мои планы несколько поменялись. Теперь меня должна была сопровождать Вера. Моя проказница Вера — предмет моего беспрестанного вожделения. Пусть эта поездка станет не только моим личным триумфом. Я добр, щедр и преисполнен благодарности, я разделю его с ней — моей послушной сексуальной игрушкой, моей злой насмешницей, моей грязной сучкой, моей счастливой обладательницей жаркой попки, которую невозможно не вожделеть. Ведь она, Вера, этого достойна!

И я уже с нетерпением фантазировал, купаясь в гавайских волнах удовольствия и сладкой сексуальной неге. Часто, засыпая в своей холостяцкой кровати, я, как в старые добрые времена, пахнущие в воспоминаниях лавандой простеньких духов одноклассницы Светы и собственной спермой, брался за своего нервного приятеля (для непонятливых: детородный орган) и, наслаждаясь покорным присутствием в своих видениях Веры и легко управляя ее недвусмысленными действиями, помогал ему освободиться от накопившейся горечи одиночества.

Я уже жил предстоящей поездкой. Я не мог ни о чем другом думать. Однако вместе с приближением времени, оставшегося до отлета на необитаемый остров, испарялся Верин азарт — ее легкость, ее искрометная открытость, ее развратная страсть ко мне. Она, словно Снегурочка, попавшая на солнечный пляж, таяла на глазах, превращаясь в мокрый и угловатый кусок льда.

Что случилось?

Я решил, что дело во мне и, не придумав ничего более убедительного, неожиданно подарил ей золотые часы. Подарок она благодарно приняла, искренне радуясь не столько золотому блеску на своей руке, сколько высокой оценке ее женских достоинств, и даже вся засветилась, будто ребенок, нашедший утром тридцать первого декабря под елкой восхитительную игрушку. Но довольно скоро на смену счастливому трепету и лучистому влажному взгляду вновь пришло уныние.

Она теперь все больше молчала. В постели позволяла делать с собой все, что угодно, но сама перестала проявлять инициативу, а в ходе соития или особых ласк кончала все реже и реже.

Некоторые ее выходки были совершенно необъяснимы. То она ни с того ни с сего напивалась и ее долго рвало, то на вечеринке, устроенной моими партнерами, она флиртовала на моих глазах со всеми подряд, даже с женщинами. Однажды в субботу мы отправились в Санкт-Петербург — я пригласил ее в Мариинский театр на премьеру оперы. В аэропорту, пока я ходил в туалет, она бросила меня, а потом объяснила свой странный поступок тем, что ей срочно позвонили, якобы у кого-то произошло какое-то несчастье. Чушь!

Казалось, она добивается только одного: чтобы я оставил ее в покое и сделал это как можно скорее. Кое-что в этом направлении ей удавалось — я целыми днями ходил обиженный, мог неделями ей не звонить.