Опасное увлечение - Керриган Берн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто эти ужасные люди и что там, черт возьми, затевалось?
— Какие у вашего ребенка прекрасные голубые глаза, — наклонилась рассмотреть Якоба леди Терстон, а выпрямившись, потянула апатичного мужа за рукав. — Дорогой, согласись, необычно, что у ее сына такие голубые глаза, когда сама мисс Ли Кер темная, не правда ли?
— Что? — прикрывая зевок тыльной стороной ладони в белой перчатке, отозвался он. — О, безусловно, моя дорогая. Как вы сказали, его зовут? — равнодушно осведомился он.
Милли бросила взгляд на Арджента, подавая ему знак выручить ее, но тот пристально смотрел на лорда Терстона.
— Якоб, милорд, его зовут Якоб.
Лорд Терстон вмиг сделался похож на охотничью собаку, принявшую стойку.
Милли хотела бы ошибиться при виде изумления, с которым он воззрился на ее сына. Ей захотелось спрятать Якоба за юбками.
— Якоб, говорите? Редкое имя, как вы полагаете, мальчик? — пристально уставился на Якоба Фенвик.
— Нет, милорд, — мрачно ответил ее сын.
— Оно распространено в нашей родной Польше. — Милли пришлось приложить усилия, чтобы говорить спокойнее. Она словно летела в страшную бездну. У нее было чувство, что она попала в логово гадюк и не в первый раз. Она была рада, что у нее был их король.
— Польша? — Терстон не смог скрыть, насколько изумлен. — Сколько тебе лет, мальчик?
— Девять лет, сэр.
Взгляд, брошенный на Милли лордом Терстоном, мог, казалось, испепелить все здание Ковент-Гарден. В его яростном взоре читались замешательство, гнев и недоверие.
— Дэвид, ты просто смешон, — взяла мужа за руку Кэтрин Фенвик. — Разве ты не видишь, что своими глупыми вопросами волнуешь ребенка?
— Кажется, мальчик застенчив, — отважилась вступить в разговор леди Бенчли. — Может, мы смущаем его своим интересом? — ласково улыбнулась она Якобу.
— Да, — прошипел лорд Бенчли, вырвал руку и так схватил жену за локоть, что у нее появился синяк. Она побледнела и прикусила губу, ее большие глаза наполнялись болью и слезами. — Зачем расстраивать ребенка своим интересом, когда сегодня в центре нашего внимания должна быть мисс Ли Кер?
Арджент выступил вперед, сняв резкий ответ с губ Милли.
— В этот вечер мисс Ли Кер обещала свое внимание мне.
Хотя его тон был светским, глаза могли заморозить пламя свечей и не оставляли сомнений в непристойности подтекста.
Ведь они понимали, что он — предъявляющий свои права любовник. У большинства актрис были законные супруги, чем должна отличаться она?
И все же ее щеки горели, потому что он прав. Она ему обещала, что сегодня вечером будет принадлежать ему.
Он повернулся к ней, его лицо не выражало ничего, но в том, как он всем своим громадным телом прижался к ней и Якобу, подсказало Милли, что он на пределе.
— Простите нас. Коляска ждет.
И он даже без разговора повел ее к двери.
Милли пришлось признать, что она оценила брошенные им в их адрес возмущенные и негодующие выражения, но отнюдь не то, что ее пасут так овцу.
— Мой плащ, — запротестовала она.
— В карете полость, — сказал он сквозь стиснутые зубы.
— Откуда ты знаешь? — Она помолчала, разыскивая в толпе мистера Трокмортона и отмечая, что все перешептываются о ней из-под кружевных вееров и лафитников дорогого ликера. — Не во всех наемных каретах есть полости, и я не могу просто уйти без…
Арджент наклонился, приблизив губы к ее уху.
— Послушай я этих гребаных людишек еще минуту, я выпростаю их внутренности прямо на ковер на глазах у всех. Тебе решать.
Милли почувствовала, как у нее округлились глаза, и знала, что все смотревшие на нее подумали, что ее любовник только что прошептал ей на ухо какую-то пошлость или скабрезность.
Как они ошибались.
Ее в его угрозе больше всего потрясла не жестокость. А та горячность, с которой он ее произнес. В его словах мелькнул жар, первый жар, который она услыхала в этом вечно холодном, арктическом голосе. А если тепло всплыло на поверхность, Милли могла себе представить, какой адский огонь бушевал внутри.
— Хорошо, пойдем. — Она крепче сжала Якоба и двинулась туда, где в районе Боу-стрит выстроился ряд наемных экипажей.
Милли прижала перчатку к горящей щеке, холодный воздух подействовал благотворно, а окутавшая темнота удивительным образом принесла облегчение, хотя мысль о бедной Филомене Сент-Винсент тяжелым камнем висела на совести.
— Мама, думаю, лорд Бенчли нанес леди Филомене травму, — взволнованно произнес Якоб.
— Я тоже так думаю, дорогой. Какой злодей! Хочется кому-то рассказать.
Они разошлись с другими театралами в узком переулке, когда Арджент повел их прочь от Флауэр-стрит, где притаилась полицейская карета, а с мостовой отскребали что-то темное.
— Кому ни рассказывай, толку не будет, — сухо произнес он. — Сент-Винсент в своем праве мужа обращаться с ней так, как ему заблагорассудится.
— А я в своем праве женщины выгнать его пинком под… — Она опустила глаза на сына, от усталости уставившегося под ноги. — Колени, — закончила она, решив, что скабрезностей сегодня наслушалась вполне достаточно.
Арджент повернулся и, мрачно нахмурив лоб, раздумчиво произнес:
— Если хочешь, я мог бы…
— Не продолжай, — подняла руку она. Ни разу в жизни она никого не ударила и не собиралась легкомысленно приказывать ему убивать.
Какие бы они ни были плохие, этого они не заслуживали.
Он пожал плечами и остановился рядом с роскошной каретой, запряженной великолепными темных жеребцами.
— Конечно, не наша… — прошептала она.
Его взгляд мог высушить все озера в Камбрии.
— Эта коляска моя, и я уже распорядился уложить в нее рисовальные принадлежности Якоба. И твой плащ.
Хотя в карете не было лакея, кучер спрыгнул вниз и открыл дверь.
— Спасибо, мистер Арджент, — проговорил Якоб, вскарабкавшись внутрь. — Мама, здесь мягко!
Милли запнулась, вглядываясь в синий шелк и бархат внутри с нарастающим ощущением непоправимости. Она почувствовала себя как пресловутая приносимая в жертву девственница. Назад пути не было. С этой стороны преддверие ее мучительного дня к другой стороне. В его царство. Или логово. Арджент казался мужчиной, у которого логово. Навроде тролля или монстра из бульварного романа.
Или дьявола.
Оглянувшись, он заставил ее подать кучеру руку и позволить ему помочь ей войти внутрь.
И она была бы дурой, посмей только помыслить, что у нее есть выбор.
Теперь она осталась с монстром один на один.