Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Диана Гэблдон

Он взглянул на небо — звезды уже начали бледнеть. Каких-нибудь десять минут до начала рассвета, определил он. И тогда армия Джонни Коупа поймет, что шотландцы находятся не в часе ходьбы от них, как они считали, а буквально в двух шагах.

Слева, со стороны моря, донесся какой-то звук. Он был слабый, почти неразличимый, но человека, искушенного в боях, сразу же насторожил бы. «Кто-то, — пронеслось в голове Джейми, — споткнулся о куст дрока». «Эй! Эй! — В голосе часового прозвучала нескрываемая тревога. — Что там происходит?»

Священник и сам может позаботиться о себе, решил Джейми, выхватывая длинный меч, и в следующую же минуту одним прыжком оказался там, откуда исходил голос. Лица человека нельзя было рассмотреть, но фигура четко выделялась на фоне светлеющей ночи. Клинок меча взлетел вверх и с силой опустился на голову часового, рассекая ее пополам. «Шотландцы!» — вскричал второй часовой, выскакивая словно заяц из подлеска, и исчез в темноте, прежде чем Джейми смог освободить свой клинок из черепа поверженного врага. Ему пришлось упереться ногой в спину бьющегося в конвульсиях солдата и, стиснув зубы, поморщиться от неприятного ощущения безвольного тела и хрустнувшего позвоночника.

На позициях англичан возник переполох. Он явственно слышал тревожные возгласы внезапно разбуженных людей, хватающихся за оружие, мечущихся в темноте, не ведая, с какой стороны им грозит опасность.

Волынщики находились с правой стороны, но никакого сигнала о начале боя не поступало. «Сердце задрожало, левую руку покалывало от близкого дыхания смерти, мускулы живота сжались, глаза устремились в тревожную темноту, кровь отхлынула от лица» — так описывал Джейми свое состояние перед началом битвы.

— Вначале я услышал их, — продолжал он рассказывать, вглядываясь в темноту ночи, как будто там можно было снова увидеть англичан. — Потом увидел. Англичане ползали по земле, как черви по тухлому мясу. Мои люди приблизились ко мне. Джордж Макклюр подошел с одной стороны, Уоллес и Росс — с другой. Мы медленным шагом двинулись вперед, плечом к плечу, затем все быстрее и быстрее и наконец увидели англичан.

Справа раздался глухой грохот. Это стреляла единственная у противника пушка. А минуту спустя — еще один выстрел, послуживший как бы сигналом для вас. По рядам шотландцев прокатился воинственный клич.

— Затем прозвучали волынки, — продолжал Джейми с закрытыми глазами. — Я и не вспомнил о своем мушкете, пока не услышал выстрел совсем рядом. Я оставил его на траве, возле священника. В подобных ситуациях видишь лишь то, что происходит в непосредственной близости от себя. Слышишь крики, все бегут, и ты бежишь вместе со всеми. Сначала медленно, один шаг, два… пока расстегиваешь пояс, затем сбрасываешь плед и босыми ногами мчишься по лужам, разбрызгивая грязь… Ветер развевает твою рубашку, обдувает твой живот и плечи… Шум ошеломляет и захватывает тебя, и ты кричишь вместе со всеми. Как в детстве, бывало, мчишься с диким криком по склону холма навстречу ветру, и кажется, что ты вот-вот воспаришь вверх и полетишь над землей.

Вот так и шотландцы словно с неба свалились на голову английских солдат и принялись их крушить огнем и мечом, превращая в сплошное кровавое месиво.

— Они побежали, — тихо продолжал Джейми. — Во время боя я только однажды встретился с английским солдатом лицом к лицу, мне приходилось видеть исключительно спины. — Он провел рукой по лицу, и я поняла, что он пытается скрыть от меня охватившее его глубокое волнение.

— Я помню все… — добавил он полушепотом после некоторой паузы. — Каждый выстрел. Каждое лицо. Человека, лежащего на земле у моих ног, обмочившегося от страха. Дикое ржание лошадей. Все смешалось — порох, кровь, запах моего собственного пота. Все. Но картина боя представляется мне так, будто я не участвовал в нем, а наблюдал со стороны. Будто самого меня там не было. — Он открыл глаза и глядел на меня снизу и сбоку вверх. Он словно сложился пополам, почти касаясь головой колен. Мне было видно, как дрожит у него спина.

— Ты понимаешь меня? — тихо спросил он.

— Понимаю.

Я не участвовала в сражении с оружием в руках, но мне довольно часто приходилось, полагаясь лишь на руки и ролю, бороться со смертью, только потому что другого выхода у меня не было. И это действительно рождало ощущение разобщенности или отстраненности; разум словно отделяется от тела, хладнокровно оценивая ситуацию и принимая решения, и тело послушно подчиняется, пока не минует кризис. Поэтому, как правило, именно спустя какое-то время тебя начинает трясти.

Я еще не достигла этого состояния, меня пока не трясло. Я сдернула с себя плащ и, укрыв им Джейми, пошла в коттедж.

Едва забрезжил рассвет, появились мои помощники — две деревенские женщины и армейский хирург. Солдат с раненой ногой был бледен и слаб, но кровотечение прекратилось. Джейми взял меня за руку и повел вниз по единственной улице деревни Транент.

Постоянные трудности О'Салливана со снабжением армии провизией прекратились благодаря захваченному у англичан обозу, теперь ее хватало на всех. Мы ели быстро, почти не ощущая вкуса горячей овсяной каши. Мы относились к еде как одной из физических потребностей организма, обусловливающих его жизнедеятельность. Наступившее наконец чувство сытости вызвало другую жизненно необходимую потребность — в сне.

Раненые были расквартированы в домах и коттеджах, здоровые спали преимущественно под открытым небом.

Хотя Джейми, как все прочие командиры, мог бы претендовать на помещение в доме пастора, он предпочел взять меня за руку и отправиться со мной в небольшую рощицу на склоне холма за деревней.

— Придется немного пройтись, зато там мы будем одни.

— Конечно.

Хотя во время археологических экспедиций с дядей Лэмом мне приходилось жить в условиях, которые большинство моих современников назвали бы примитивными, я никогда не жила в набитой до отказа комнате с чужими людьми. Здесь считалось обычным делом, когда множество людей ели, спали и даже совокуплялись в тесных, душных комнатах, освещаемых и согреваемых дымными очагами, отапливаемыми торфом. Единственное, чего они не делали вместе, — это не мылись, да и то только потому, что не мылись вообще.

Джейми вел меня, нагибаясь под раскидистыми ветвями огромного конского каштана. Вскоре мы очутились на небольшой просеке. Земля здесь была густо усыпано листьями дуба, ясеня, платана. Солнце только что встало, и под деревьями было все еще холодно. Некоторые листья, устилавшие землю, были покрыты инеем.

Джейми разгреб листья в толстом покрове сухой листвы и, расстегивая ремень на поясе, улыбнулся мне:

— Пряжка туго застегивается, а расстегивается легко.

Он отбросил ремень в сторону, и плед упал на землю, а он остался в одной лишь рубашке, едва достигающей середины бедер. Он обычно носил маленький военный килт, который оборачивался вокруг пояса, а на плечах плед. Но сейчас, после сражения, килт был рваный и грязный. Поэтому вместо него он обернул бедра куском ткани, закрепив на талии поясом.