Глубокая разведка - Владимир Добряков

Скоро мы вышли к развилке. Предстояло выбрать, по какой галерее продолжать движение. Вспомнив план подземелья, я свернул налево. Это был кратчайший путь к южному каземату, куда, скорее всего, отступили бандиты. Двигались мы быстро, но осторожно и бесшумно. Впрочем, перестрелкой с той четверкой мы уже выдали свое присутствие. Нас могли поджидать за каждым поворотом. Поэтому перед поворотами галерей мы прижимались к внутренней стенке, чтобы не подставить себя под пули.

Но и это в итоге не помогло. Едва мы завернули за очередной поворот, как прямо в лицо нам ударил пулемет. Он бил откуда-то из темноты с кинжальной дистанции, метров с тридцати. Я даже не успел дать команду: «Ложись!» Кто-то из-за моей спины метнул гранату, но взрыва я не услышал. Только вспышка и грохот. Но грохот не разрыва гранаты, а бьющегося стекла огромных размеров. Это было последнее, что я увидел и услышал. Неведомая сила подхватила меня и куда-то швырнула. Пришел в себя я уже здесь.

Анатолий умолкает и смотрит куда-то отрешенным взором. Я решительно извлекаю его из мира переживаний.

— И насколько все это соответствовало тому, что было на самом деле? И было ли это в действительности?

— Было. Все так и было… Только на той развилке я разделил отделение. Сам пошел по правому ходу, а пятерку послал по левому. Когда слева завязалась перестрелка, мы вышли бандитам в тыл, и я заглушил пулемет гранатой. Но двое ребят погибли.

— А мог ты тогда сам пойти налево?

— Мог. Я тогда долго колебался, куда пойти самому.

— Все ясно. Если бы ты тогда пошел налево, то мог бы оказаться в числе тех двух. Что у тебя сейчас и произошло. Ну а у тебя, Наташа, что было?

— Да ничего особенного, — с неохотой отвечает девушка.

— Что значит «ничего особенного»? Где-то ведь тебя носило, как и нас всех.

Наташа вздыхает, долго смотрит на Анатолия и, наконец, решившись, рассказывает.

Наташа

Я училась на втором курсе. Был декабрь, воскресенье. В училище ехать было не надо, с подружками я ни о чем не договаривалась, а с Толей отношения у меня тогда были чисто приятельскими. Поэтому в этот день я никуда не собиралась. Хотела просто отдохнуть, позаниматься, почитать, посмотреть телевизор.

Но не успела я позавтракать, как все мои планы рухнули. Зазвонил телефон. Мама взяла трубку, ответила, поздоровалась с кем-то, немного поговорила и позвала меня:

— Тебя старый друг спрашивает.

Старым другом оказался Дима Виноградов. В прошлом году он окончил военно-морское училище подводного флота и уехал служить в Заполярье. Сейчас он приехал на несколько дней в Москву.

— Ты чем сегодня занята? — спросил он, после того как мы обменялись приветствиями.

— Ничем особенным, отдыхаю.

— Тогда отдохнем вместе. У меня сегодня тоже свободный день.

Я немного подумала и согласилась. Дима всегда мне нравился. К тому же он, в отличие от многих других парней, никогда не хамил, не делал пошлых намеков и, даже подвыпив, что с ним случалось крайне редко, не стремился форсировать события. Вообще он вел себя всегда очень достойно и корректно. Недаром он стал военным моряком. Папа мне говорил, что моряки и летчики — это высшая каста военного сословия.

Мы договорились о времени и месте встречи. Я немного позанималась и стала облачаться. Именно облачаться. Папа осенью получил крупную премию и сотворил мне роскошный гардероб. «Ты теперь студентка Бауманки и должна выглядеть респектабельно», — отметал он мои возражения.

Я надела тонкий голубой свитер с серебряным отливом, сарафан из синей замши и голубые колготки. Сверху надела серо-голубую шубку с капюшоном. Обулась в красные сапожки, отделанные рыжим мехом. Наряд довершили белые кожаные перчатки. Шапок я никогда не носила, подбирала всегда одежду с капюшоном.

Мы с Димой встретились у метро «Сокольники». Его я узнала издалека. Высокий офицер в черной морской шинели сразу выделялся среди окружающих. Меня же он издали не узнал и только в последний момент понял, кто к нему подошел.

— Ну, Натали, ты изменилась!

— В какую сторону?

— В лучшую. Стала взрослее, достойнее и еще прекраснее.

— Ты тоже изменился. Раньше ты воздерживался от избитых комплиментов.

— Времена меняются, и мы тоже меняемся. Тем более как можно удержаться от комплиментов при виде такой блистательной особы? Позвольте предложить, прелестная, вам руку?

— Ах, не блещу я красотой, и потому не стою рыцарской руки, — ответила я в тон ему словами из «Фауста».

Мы пошли по аллеям. Дима изложил мне программу дня, и я ее одобрила. Мы погуляем по парку, пообедаем в ресторане и сходим в театр. Дима словно знал, что я не откажусь, заранее запасся билетами и заказал столик.

Падал легкий снег. Мы гуляли по парку. Дима угощал меня мороженым, рассказывал о своей службе и требовал, чтобы я больше рассказывала о себе. Его-то слушать было интересно, а что могла рассказать я? Я замечала, что почти все, кто попадался нам в парке, обращали на нас внимание, Дима это тоже заметил. Я считала, что это из-за него, он утверждал, что из-за меня.

Начало смеркаться, и мы поехали в ресторан. Там на нас тоже заглядывались, и это было не всегда приятно. Какой-то кавказский тип лет сорока с лишним направился было к нашему столику, явно намереваясь пригласить меня потанцевать. Но, наткнувшись на взгляд Димы, на полпути остановился, стушевался и сделал вид, что ему нужно было в туалет.

Дима рассказал мне, что его назначили на новый, только что прошедший испытания корабль. Служба на этом корабле будет очень интересная и перспективная. Года через три он станет штурманом, а оттуда прямая дорога в командиры корабля.

— Вот только плохо служить, когда тебя никто не ждет на берегу, — вздохнул он.

Я сделала вид, что не поняла этого прозрачного намека. А Дима начал расписывать мне красоты Заполярья. Какие там прекрасные белые ночи! Куда там до них Ленинграду! В принципе там не «одна заря сменить другую спешит», а вообще ночей нет.

— Но сейчас-то там как раз наоборот, дней нет, — возразила я.

— Зато там сейчас есть северное сияние! Ты его когда-нибудь видела? Нет! Столько лет прожила, и зря! Увидеть северное сияние, и можно спокойно умирать. Ничего прекраснее все равно не увидишь.

— Что-то ты не больно-то похож на покойника, — засмеялась я.

Из ресторана мы поехали в театр. После спектакля мы на такси приехали к нашему дому (Дима раньше жил в соседнем). Там мы долго стояли во дворе. Я ловила перчаткой снежинки и любовалась ими, а Дима слизывал их языком и уверял, что они, полежав у меня на ладони, приобретают особый, ни с чем не сравнимый вкус. Но в конце концов мы достоялись до того, что порядком замерзли, и я пригласила Диму к себе. Мне показалось, что он ждал этого приглашения и с радостью согласился.