Сказки Бурого Медведя - Михаил Лепёшкин

неделя. Собралось народу на площади видимо-невидимо, да всё прибывают и прибывают. Не только из города, а и из соседних деревень люди едут на диво поглядеть. Ведь не каждый день чёрные пастыри чудеса творят. Малёк с толпой обслуги храмовой совсем рядом с помостом стоял, ему всё видно. За братьев только боязно, да они говорили, что молились древу сломанному так, что не может оно их оставить и знамения не дать. Опять же и Ясна чего-то там обещала, а уж в её-то способностях Малёк ничуть не сомневался.

Вот вышли пастыри чёрные на площадь! Все разодетые в одежды широкие, золотом шитые да каменьями украшенные! На один воротник полгорода купить можно, а если рукав широкий прибавить, так и весь сторговать! Шли они чинно да слаженно! Патон с Мигобием впереди, за ними пастыри рангом помельче, да с хоругвями, на коих знак сломанного древа вышит. А самыми последними Гудим с Потимом. Взошла вся процессия на помост, и стали пастыри древу сломанному молиться. Стали умолять его милость свою великую явить, чтобы народ, что ещё к просветлению не пришёл и от своих тёмных суеверий не отказался, в лоно веры истинной влился… Долго молились. Долго, на коленях стоя, поклоны били, люди вокруг уж скучать начали да позёвывать. Наконец поднялись с лицами светлыми да уверенными:

— Смотрите, люди добрие, на чудеса, сломанным древом явленние, да передайте что видели тем, кого нет здес сегодня.

Вышел вперёд отец Патон и попросил парня, у помоста стоящего, камень малый подать. Поднял тот камешек с земли, передал отцу Патону, а тот его на ладошку положил, другой накрыл да и начал молиться сломанному древу. Потом верхнюю ладошку поднял, а там яйцо куриное! Самое настоящее! Народ ахнул, загомонил, передние стали задним, да ростом не вышедшим, рассказывать что произошло! А отцу Патону и того мало! Накрыл он опять ладонью яйцо да и снова стал сломанному древу молиться. А как открыл, так на ладони его цыплёнок сидит! Живой! Отдал отец Патон цыплёнка первому попавшемуся зрителю и обратно на своё место встал. А вперёд вышел отец Мигобий:

— Зрите, люди, чудеса исцеления, что сломанное древо вам сегодня явит! Пусть выйдет сюда кто-то больной, но истинно верующий в чудесную силу сломанного древа!

Вышел пекарь Потай с перевязанной челюстью, видно зубами маялся долго бедняга, а тут такая возможность подвернулась! Посмотрел на него отец Мигобий внимательно, да и говорит:

— Не веруешь ти в сломанное древо, а скорбь свою унять хочешь. Не поможет оно тебе. Иди, откуда пришёль.

Ушёл тот с помоста, пастырей кляня почём зря, и вышла женщина с рукой перемотанной. Весь город знал, что ошпарила Медуня руку, когда котёл с водой кипящей, который ребёнок её на себя свалил, на лету отбросила. Чем сына от ожогов спасла, на себя воду пролив. Кому ещё как не ей в беде помочь? Но и её не принял отец Мигобий:

— Не ходила ти в храм наш. Древу сломанному не молилась.

Народ уже роптать начал потихоньку.

Третьим вышел мужик на костылях, еле ноги передвигающий, да одна нога его как-то странно выгнута. Никто толком и не знал, как зовут его, ибо пришёл он в город недавно совсем. Многие видели, как он в храм ходил да древу сломанному молился. Вроде и жил он при храме последнее время. Вот уж если и ему откажут пастыри, тогда точно пора их яйцами тухлыми попотчевать по мордам холёным, чтобы люд напрасно не будоражили своими чудесами.

Осмотрел его отец Мигобий и спрашивает:

— А веруешь ли ти в древо сломанное и исцеление его?

— Верую! — отвечает мужик без малейшей запинки.

— Что случилось с ногами твоими? — опять спросил отец Мигобий.

— Плотник я, — ответил мужик. — О прошлом годе с лесов упал, ноги поломал да срослись они неправильно. Вот с тех пор с костылями и не расстаюсь.

— Ложись на ковёр со знаком сломанного древа, — велел кудесник, — да молись древу, ни единой мыслью не сомневаясь в помощи его!

Помогли ему на ковёр опуститься. И зашевелил тот губами, сломанное древо об исцелении моля. А пастыри вокруг встали и петь начали. Народ притих, аж слышно стало, как слабый дождик по соломенным крышам шуршит. Вот петь закончили, и отец Мигобий руки вверх воздев воскликнул:

— Именем сломанного древа! Восстань, болящий!

И лежащий мужик стал вставать на ноги. Медленно вставал, ещё до конца не веря, что исцелился.

— Смелее! — подбодрил его отец Мигобий. — Ти же верный раб сломанного древа, так чего боишься?

Встал мужик, ногами притопнул:

— Не болят! Исцелился! — запрыгал он радостно на помосте. — Ис-це-лил-ся! Ис-це-лил-ся! — И кинулся бежать по улице вопя во всё горло: — Исцели-ился!

— Во-во, так он и бежал три дня назад рано утром, когда все ещё спали! Через двор да в нужник, — фыркнула стоящая рядом с Мальком женщина. — Я бельё со стирки несла и только к калитке подошла, а за ним уже дверь хлопнула, да зажурчало что-то как от мерина старого!

Тихо сказала, но засмеялись люди, что рядом стояли, да за общим гомоном и удивлёнными криками это неверие мало кто заметил. Малёк тоже припомнил, что мужик сей в храме совсем не так хромал. Будто не он на костыли опирался, а они на него. Чего-то не то здесь…

Ясна на площадь не пошла. Чего ей там в толпе толкаться? Близко не подойдёшь, а издалека увидеть роста не хватит. Так и простоишь, в чужие спины глядя. Уселась она за печью, взяла ковшик с водицей, да вглядевшись в неё, нужное и увидела. Показала ей водица всё как есть, да ещё и другое поведала, что остальным не видно было. Как пряталось в рукаве левом у отца Патона яйцо куриное, а в правом цыплёнок. Как притворялся плотник, да и не плотник он вовсе, а лицедей заморский, коего уже в двух королевствах плаха да виселица ждут, а в третьем яма долговая. А вот и ещё женщина выходит, лицедею приятельница. Лицо её будто гнойниками покрыто, а на руке язва мясо до кости разъела, да на самом деле на лице воска кусочки прилеплены, а на руке мясо тухлое привязано. Вот молятся пастыри чёрные сломанному древу. Вроде и идёт молитва их, да всё не вверх, а куда-то в сторону тянет… Но вот «исцелилась» лицедейка. Загудел народ, ликует, дивится! Выходят отцы Патон и Мигобий из ряда и говорят людям:

— Вот два юноши из вашего города, что науку сломанного древа решили освоить, да в тупик зашли. Не