Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия - Владимир Губарев

— Если оценивать прошлое, то те люди, которые определяли судьбу Федерального ядерного центра на Урале, — Забабахин, романов, Феоктистов, Литвинов и многие другие — выдавали новые идеи и, хотя были очень молоды, сразу же занимали ключевые должности. Это традиция Средмаша стремительно выдвигать таланты? Или время тогда было иное? Сегодня такое может происходить или идеи новые уже не нужны? — Сегодня для молодых стало сложнее. По той простой причине, что раньше можно было намного быстрее проверить свои идеи, получить тот или иной результат. Сейчас нужна длительная и кропотливая работа, чтобы подтвердить свои новшества множеством разнообразных экспериментов, которые в совокупности дадут новый результат.

— Я хотел бы перейти к новой теме. Имею в виду ядерное разоружение. С одной стороны, подразумевается, что будет уничтожено некоторое количество ядерных боеголовок, которых слишком много и в США и у нас. И понятно, и очевидно. Но другая грань разоружения — это торможение развития вашей области, то есть разные ограничения, которые не позволяют или, по крайней мере, затрудняют создание новых, более современных изделий. А может быть, оружие настолько совершенно, что уже не нуждается в модернизации?

— Можно сказать, что ядерное и термоядерное оружие уже достаточно совершенно. Тут особого преувеличения не будет. Но я так не ставил бы вопрос. Все же ядерное оружие без надзора оставлять нельзя. А это означает, что у вас всегда должны быть специалисты, которые хорошо понимают, что можно и чего нельзя делать с этим оружием. В том числе не только при боевом дежурстве, но ив процессе хранения, потому что, как вы знаете, большая часть арсенала находится на складах. Современный подход к оружию, как мне кажется, требует более высокой квалификации специалистов, чем это было в прошлом.

— Тот принцип, что существовал раньше, мол, тот, кто собирал оружие, должен его и разбирать, остается и сегодня?

— Конечно. У нас есть серийные заводы, где собирается оружие. Министерство обороны его эксплуатирует. После завершения гарантийных сроков боеприпасы возвращаются на серийное предприятие, где и осуществляется разборка. А мы осуществляем научно-технический контроль, необходимые проверки. Есть определенные регламенты, прописанные до деталей. По ним мы и работаем.

— Вы пришли сюда в 1977 году и впервые увидели «изделие». Сейчас у нас 2001 год. Насколько изменилось ядерное оружие за эти годы?

— Дистанция в 35 лет слишком велика! Оно изменилось в первые 15 лет моей работы, причем весьма существенно.

Некоторые изделия того времени уже представлены в нашем Музее оружия, следовательно, их можно показывать широкой публике. Конкретных цифр я называть не буду…

— … Ой, ни в коем случае!

— Но образный пример все-таки приведу. Решалась одна проблема боевого блока для морского флота. За сравнительно небольшой период времени ядерный заряд стал в два раза легче и в два раза мощнее своего предшественника. Это свидетельствует о том, что прогресс в нашей области был весьма ощутим и эффективен.

— Таким образом, можно сказать, что «ядерный дракон» — извините, но такой образ я в свое время придумал для совместной работы трех мощных центров Урала — вашего института, ракетной фирмы имени Макеевав Миассе и КБ, которым руководил Семихатов, — действует и сегодня?

— Мы сохраняем не только теплые дружеские отношения с ними, но и рабочие тоже. Это тоже традиция.

— Есть ли конкуренция с Арзамасом-16? Или это по-прежнему творческое сотрудничество?

— Конкуренция как была, так и осталась. В частности, по продвижению своих разработок для армии. Но по математическому моделированию, о чем мы говорили раньше, по физическим моделям — это уже сотрудничество. Здесь усилия надо объединять, потому что многие проблемы можно решать только общими усилиями.

— Вы считаете оправданным, что был создан второй ядерный центр?

— Время подтвердило верность такого решения. Не только в прошлом, но и особенно сейчас. Нет испытаний, а потому взаимная экспертиза сейчас необычайно важна. Коллеги из Арзамаса обязательно оценивают наши разработки, сейчас, пожалуй, более пристрастно, чем в прошлом. И, соответственно, мы не даем спуску нашим друзьям-соперникам. Так что польза обоюдная. В целом же выигрывает государство.

— А вы кого предпочитаете: морской флот, авиацию или ракеты? С кем из Главных конструкторов было легче сотрудничать — с Челомеем, Янгелем или Макеевым?

— Была негласная договоренность, что мы в основном работали с морскими комплексами, «Саров» с ракетчиками. Впрочем, иногда и тому и другому институту удавалось «перехватить» заказы…

— Я знаю, что однажды группа из Арзамаса-16 во главе с Юлием Борисовичем Харитоном приехала в Миасс, чтобы уговорить Макеева работать с ними. Но тот не «поддался», сказал, что привык иметь дело с уральцами, мол, вы надежнее… традиции сохранились?

— Безусловно. Так же, как и то, что каждый институт старается расширить ареал своего влияния. — Чем вы особенно гордитесь?

Во-первых, тем, что все боеголовки морского базирования — это разработки нашего института. Гордимся тем, что наши изделия есть в стратегических ракетных войсках — я имею в виду один из современных комплексов, принятых на вооружение. Все авиабомбы разработаны в нашем институте. Нашими специалистами сделаны уникальные образцы зарядов — это и самый легкий боевой блок, и снаряд калибра 152 мм. Гордимся и тем, что в институте были проведены эксперименты, которые позволили зажечь чистый дейтерий. У нас есть термоядерные устройства, чистота которых 99,85 процента.

— Так называемые «чистые заряды», которые, по сути, не заражают местность?

— Да, их можно использовать для проведения промышленных ядерных взрывов.

— Я считаю, что это и есть настоящее разоружение, когда усилия ученых и специалистов направлены не на войну, а на мирное использование ядерной энергии!

— Программа промышленных ядерных взрывов имела три основных направления. Во-первых, сейсмическое зондирование. Второе — создание подземных емкостей. Третье — создание каналов, неких гидротехнических сооружений для проекта переброски северных рек на юг. Сейсмологи и геологи получили уникальную информацию, причем существенно дешевле, чем обычными методами, и за более короткий срок. Понятно, что это связано с калорийностью обычной взрывчатки и калорийностью деления урана. Емкости под Стерлитамаком, которые были сделаны для слива химических вредных отходов, действуют до сих пор. В рамках этих программ были созданы уникальные взрывные устройства, которые могут быть применены, если новые проекты появятся. Такую возможность я не исключаю.

— Еще одно направление, которое разрабатывалось в институте, использование ядерных взрывов для получения электроэнергии. Проект фантастичен, но в наше время очень часто даже необычные и непривычные фантазии реализуются. Как вы оцениваете такого рода проекты?

— Есть монография «Взрывная дейтериевая энергетика», написанная группой наших сотрудников. Это попытка показать энергетическую эффективность такой технологии. Речь идет о том, чтобы найти способ использования энергии, которая выделяется при взрыве дейтерия. Проект предусматривает в большой подземной емкости, диаметр которой порядка 100–200 метров, осуществлять серию взрывов, преобразовывать их энергию в электрическую. На мой взгляд, проект настолько сложен и необычен, что в ближайшие десятилетия практически неосуществим. Да и заниматься им не будут, так как в настоящее время нет такого дефицита энергии, чтобы приниматься за такого рода проекты. Они же требует объединенных усилий многих стран. К тому же есть атомные реакторы, которые способны обеспечить энергией человечество на ближайшие сто лет, а бридеры, которые появятся в ближайшее время, еще больше, то есть на двести-триста лет… Существует и программа создания термоядерных электростанций. Группа международных экспертов убеждает, что демонстрационный реактор появится уже в середине XXI века. Так что вариантов много.