Дело Магнитского. Зачем начали новую холодную войну с Россией? - Андрей Львович Некрасов

она непонятна тебе самому? Или даже просто потому, что ее у тебя нет? Есть история, сюжет, есть политика вокруг него, но ведь это все еще не причина делать фильм.

Очевидный вроде бы вопрос, о чем, собственно, фильм, режиссер часто задает себе слишком поздно или вообще не задает. И ответом на этот вопрос не может быть просто короткий пересказ сценария. Провожая взглядом огненный бурый диск на горизонте, я думал, что в теме, указанной во всех моих сценарных заявках - героизм в борьбе с коррупцией, - есть какая-то расплывчатость. Как и все советские дети, я много слышал о партизанах, не предавших под страшными пытками своих товарищей. В истории был застенок, но у Магнитского никто не требовал имен, паролей, явок и адресов. Требовали забрать обвинения. Я написал сцену, как Магнитский отказывается это сделать, срывается на крик и гневно клеймит коррумпированных мучителей: «Вы обокрали самых уязвимых людей, стариков, больных. Деньги на их скромную, но достойную жизнь, на их лечение пошли на ваши развлечения, ваши виллы и яхты, ваших девок!»

Все так. Но я себе признавался, что это, по сути, клише. Разница между политикой и творчеством в том, что в этом последнем недостаточно использовать правильные слова, взятые из общих соображений; нужны оригинальные живые наблюдения, характеры, ситуации, реакции - часто парадоксальные. Я понял, что высасываю все из пальца.

Более того, я не получал достаточно материала для воссоздания характера и образа мысли Сергея ни от Браудера и его сторонников, ни от друзей и родственников самого Магнитского. Было много тривиальных деталей, создавалось впечатление о хорошем и интересном человеке. Но у того, кто был готов так страдать и даже умереть за идею, должен быть какой-то исключительный посыл. А Браудер и компания не дали мне ничего хотя бы на уровне придуманного мною для Магнитского монолога о пенсионерах.

Несмотря на все трудности, даже минуты отчаяния, которыми полна история создания этого фильма и того, что за этим последовало, скажу, что она меня морально, по-человечески обогатила. В какой-то момент, «в августе 14-го» (запомнил по названию романа Солженицына), я сказал себе: нельзя ничего принимать на веру. Я еще не имел в виду факты из рассказов Браудера. Я имел в виду психологию героев и мораль истории, которые я воссоздавал.

Вот мы говорим: борьба с коррупцией. В ней погиб Магнитский. С ней борется Навальный. Но ведь и Путин с ней по-своему борется. Если бы мне надо было выстроить линию поведения жертвы НКВД или гестапо, несмотря на совершенную избитость таких образов, я бы знал, что делать. Почему? Потому что я считаю, что понимаю, что такое сталинский социализм и что такое нацизм. При отсутствии прямого опыта я так или иначе размышляю о них, по-своему их постоянно изучаю. У меня, как сценариста и режиссера, есть материал. А коррупция в сегодняшней России? Она, конечно же, терроризирует и убивает. Но понял ли я ее, несмотря на то, что являюсь ее современником? А может быть, именно поэтому еще не понял? По крайней мере к тому моменту, когда нужно было снимать фильм о Магнитском.

Воры-милиционеры, олицетворяющие коррупцию, - это работало для презентаций Браудера в западных парламентах, но не для глубокого фильма. И я теперь понимаю, как не случаен (а в его «сценарии» все не случайно) один из его любимых тезисов о том, что 149 миллионов россиян - прекрасные люди, но они живут в стране, оккупированной одним миллионом коррумпированных жестоких правоохранителей. Я, конечно, не сравниваю нашу коррупцию с нацизмом или сталинизмом, но считать, что она распространяется лишь на 0,66 % населения, это то же самое, что говорить, будто проблема Германии в период с 1933 по 1945 год заключалась просто в том, что прекрасный за редчайшим исключением немецкий народ был оккупирован горсткой фашиствующих бандитов.

И когда же у нас расцвела коррупция? Может быть, после того, как Билл Браудер перестал зарабатывать деньги в России? Или, может быть, то, что было при Ельцине, называлось не коррупцией? Может быть, просто грабежом средь бела дня? Но мало кто посмеет отрицать, что та коррупция, которую мы сегодня имеем, продолжила черное дело экономики 1990-х.

Тогда я вспомнил и другие идеологические тезисы Браудера. С них он на самом деле начал свой сказ о Магнитском. «Россия приняла великое решение: освободиться от коммунизма. И важнейшей частью этого решения была раздача всех акций всех предприятий народу бесплатно. Мы все знаем об олигархах, но и маленькие люди могли сделать хорошие деньги, инвестируя в акции».

Понятно, что Браудер имеет в виду ваучеры. И правда, были те, кому повезло заработать на росте российского фондового рынка (а потом не потерять). Но сколько было таких счастливчиков? Для Браудера важно зафиксировать: постсоветский капитализм был выигрышем для всех, win-win situation. Он не содержал в себе психологических и политических корней сегодняшнего состояния общества. Всего общества, членами которого были и Магнитский, и коллеги Браудера, и бывшие диссиденты, и нынешние правозащитники, и я со своими коллегами, журналистами и киношниками. Но для Браудера сегодняшняя коррупция - это только те самые менты. Его враги. И покрывающее их государство.

Многое из этого возникло у меня в голове в разговоре с Сабиной, когда мы с ней увиделись вновь в кафе на берегу Рейна. Мне казалось, что на этот раз она меня понимала. Может быть, потому что я приводил в пример Германию.

Я помню, как в Киеве во время съемок Торстейн шепнул мне, что ARTE принял решение участвовать в нашем фильме. Я обрадовался, но обрадовался бы гораздо сильнее, если бы съемка не шла так мучительно. Драматургия того, что я делал, слишком глубоко уходила корнями в рассказ Браудера.

В тот день мы снимали сцену ареста Магнитского. Не в хронологическом порядке, потому что, по рассказу Браудера, милиция нагрянула рано утром. Это было 24 ноября, а рано утром в конце ноября темно. А снимали мы в сентябре, и темное утро было удобней снимать после захода солнца. Я хотел, чтобы небо в окнах немного светилось - «уже светало». Ловили момент. Потом обратили внимание на то, что милицейские, так сказать, сапожищи, бесцеремонно топчущие пол, не оставляют мокрых следов - а надо бы, в такое время года, ну и вообще -дополнительная «краска». Все эти типичные киношные хлопоты ненадолго отвлекли меня от осознания, что в том, как я написал эту сцену, много пафоса и мало правды. Несмотря на то что актеры были в хорошей форме, работали очень