Вся собачья жизнь - Татьяна Ефремова

После Юрия Кузнецова осталась совсем не развалюха, а хорошая двухкомнатная квартира в новом районе. А кроме того машина, тоже не дешевая, деньги на счетах в двух банках и немецкая овчарка Райс, на которую уже имелся покупатель. Все вместе это тянуло на кругленькую сумму.

Сама Ольга, как уже было сказано, на наследство претендовать не могла. А вот ее дочь Ксения Юрьевна Кузнецова, шести лет от роду – вполне. Потому что являлась наследницей первой очереди наравне со своими бабушкой и дедушкой, родителями покойного. Других наследников не было. А значит, Ксюша могла претендовать на третью часть стоимости квартиры, машины и замечательной собаки. Вернее, не сама Ксюша, а Ольга, как законный представитель несовершеннолетней наследницы. Вот этот-то факт и не давал покоя родителям-Кузнецовым. В своей непонятной ненависти к бывшей невестке они начисто забывали о внучке и ее правах. Самое главное для них было – не допустить, чтобы Ольга получила хоть что-то. Никаких активных действий они пока не предпринимали, но разговоры на эту тему вели, жаловались каждому, кто готов был слушать, на невесткино коварство.

Ольга появилась совершенно неожиданно. Ругаться и требовать свою долю она не стала. Мало того, она принесла нотариально заверенный отказ от Ксюшиной доли наследства, чем вызвала еще большие подозрения в своих подлых намерениях. Ведь нормальный человек от денег отказываться не должен. По крайней мере добровольно.

– Лида, зачем она это сделала?

– Я тоже удивилась, как такой дурой можно быть. А она сказала, что ей от них ничего не надо, пусть подавятся. И вообще, она же уезжает послезавтра. Странная такая. Как будто в Америке деньги не нужны. Приехала бы через полгодика, получила свою долю, перевела все в баксы. С деньгами-то в любой стране лучше, чем с пустым карманом. А она знай только твердит, что ничего ей от них не нужно. А я бы, знаешь, на ее месте нарочно не подписывала никакого отказа. Вот за то, что они не хотели ей помочь, когда Юрка не хотел подписывать, и не стала бы. Пусть почувствуют, каково это.

Разговор с Лидой не выходил из головы. Вроде и ничего особенного. Обычные житейские подробности. Разве что, Ольгу Кузнецову можно теперь окончательно вычеркнуть из списка подозреваемых. Ведь единственной возможной причиной убить бывшего мужа в ее случае было вот это самое наследство, от которого она добровольно отказалась.

А может, она отказалась как раз потому, что испугалась разоблачения? Решила всех запутать. Конечно, в этом случае убийство теряет всякий смысл. Но, если Ольга почувствовала, что ее подозревают, тогда могла наплевать и на смысл, и на выгоду. Ведь главное-то остаться на свободе. Если ее посадят, она все равно никаких денег не получит. Да и в Америку тогда ей путь заказан, а туда ей очень хочется.

И все равно какая-то мысль не давала покоя, свербила в голове, вытаскивая из памяти то одну, то другую фразу из разговора с Лидочкой. Что-то она сказала такое, что меня сразу не насторожило, а потом вспомнилось и теперь вот не дает покоя.

Что же это была за фраза? Ольга уезжает послезавтра. Ну и что в этом такого? Я и раньше об этом знала. Ольга отказалась от наследства. Странно, конечно, и глупо. Но это ее дело, в конце концов. Не знаю, как бы я поступила на ее месте. Если честно, вряд ли стала бы играть в благородство и отказываться от денег, которые сами плывут в руки. Да так сделал бы любой на ее месте.

Ольгин поступок выглядит странным, но не более того. Мало ли, какие у кого чудачества. А ведь могла бы поехать в свою Америку с деньгами, права Лидочка. Она бы тоже не стала от наследства отказываться. Сама же сказала, что ни за что не стала бы отказ подписывать, хотя бы ради того, чтобы отомстить родителям Юры Кузнецова. А за что им мстить? За то, что не уговорили сына подписать какую-то бумагу, когда Ольга об этом просила. Вот оно! Вот что меня мучает. Глупость, мелочь, но все равно не дает мне покоя. Что это за бумагу такую не хотел подписывать Юра? Помнится, Лида говорила, Ольге нужна была бумага, что Юра не возражает против ее второго замужества. Бред какой-то. Не требуется никакого согласия бывшего мужа на новый брак. Тогда что? Лида не говорила про согласие на брак, она говорила, что без этой бумаги Ольга с дочкой не могут в Америку уехать. А что именно должен был подписать Юра, она толком не помнила или не поняла.

У кого бы спросить, кроме самой Ольги, что это была за бумага? К родителям идти еще раз не хотелось, и я вспомнила, кто может быть в курсе таких, можно сказать, интимных подробностей из жизни бывших супругов Кузнецовых.

По телефону Таня Ковалева говорила неохотно. Мямлила чего-то, экала и мэкала. Вообще, всячески уходила от разговора. Было ясно, что беседовать со мной ей совсем не хочется.

Откуда, спрашивается, такая неприязнь? В прошлый раз, наплакавшись хором над историей Юры и Рекса, мы расстались очень тепло, почти подругами. А тут вдруг непонятная холодность. Или Тане стало стыдно за те слезы, и она не хочет со мной общаться именно поэтому?

Как бы там ни было, заниматься психоанализом мне сейчас было недосуг, поэтому я предложила Тане срочно встретиться.

– Я не могу сегодня. И завтра тоже. И вообще…

– Таня, это очень важно. Ты свидетель в конце концов. А то, что ты сейчас делаешь, называется отказ от дачи показаний. Ты хочешь, чтобы тебя саму подозревать начали?

Хорошо Димыч меня сейчас не слышит. А то надавал бы по башке за такую самодеятельность.

– Хорошо, – сдалась Таня. – Приезжай. Только я сегодня целый день на выставке. И завтра тоже. Приезжай сюда, в перерыве между рингами поговорим.

Она продиктовала мне адрес и отключилась, как мне показалось, слишком поспешно.

Ехать предстояло на другой конец города. Даже если такси взять, не меньше часа в один конец. А уж если на общественном транспорте, то вообще на полдня застрять можно. Да еще Таня предупредила, что придется подождать, если и она будет собаку выставлять.

Может, Димыча с собой позвать? Можно будет скоротать время за разговорами. К тому же, я могу что-то упустить важное, а он профессионал. Точно, надо звонить Димычу.

Захаров мои намерения одобрил, но сам ехать отказался. Сказал, что некогда.

– Скатайся одна. Развеешься, на собак породистых посмотришь. Ничего ты не упустишь, не выдумывай. Тем более, что нечего там упускать. По большому счету, не так уж и важно, какую бумажку не хотел подписывать Кузнецов. Теперь это уже значения не имеет. Его подпись больше никому не нужна. Да и Ковалева эта скорее всего начнет дружка выгораживать. Она из тех людей, что добро помнят, поэтому ничего порочащего светлую память Юры Кузнецова не расскажет.

– Так может, и не ездить тогда? – я уже пожалела, что все это затеяла.

– Нет, поговорить с ней надо. Вдруг вспомнит что-то важное. А то так и будешь мучиться, что упустила какую-то мысль.

– А ты точно со мной не можешь?

– Точно, – сказал Димыч, как отрезал. – Мне предстоит серьезный разговор со стрелком-спортсменом Рыбкиным. И потом еще с дружком его, который все время вокруг площадки некстати крутится.