Зильбер. Третий дневник сновидений - Керстин Гир

Мать Генри была высокого роста, она явно за собой следила, и у неё было одно из тех приятных лиц, каких можно встретить сотни. Странно, что у такой женщины появились особенные дети. Она казалась вполне нормальной, если насчитать того, что упорно не смотрела тебе в глаза. Её взгляд всё время бегал, как будто не мог ни на чём сфокусироваться, даже на дисплее, который всё время светился, отвлекая её. И в разговоре словно даже не участвовала, хотя дружелюбно улыбалась. Похоже, она провела с нами полчаса за столом просто потому, что «так полагалось».

На прощание она протянула мне руку, а своих детей поцеловала в лоб. Когда она сказала, что мы можем прийти потом и спокойно поужинать без неё, все кивнули, как будто ни к чему другому не привыкли. Может, она вообще не ела, чтобы не испортить фигуру, во всяком случае, к торту, который испекли Эми и Генри, даже не прикоснулась. Причина могла быть и в том, что он на пятьдесят процентов состоял из M&M's, но это никого не касалось.

Было даже странно, как просто всё обошлось в тот вечер. Генри тоже, казалось, испытывал облегчение, когда под конец провожал меня до двери. Мы, собственно, хотели ещё задержаться в его комнате, но этого не получалось. Сначала Мило, младший брат Генри, попросил меня полчаса поза- ниматься с ним кунг-фу (очень рекомендую это хобби, если им хотите произвести впечатление на младших братьев своих друзей), а потом Эми притащила всех своих тридцати четырёх игрушечных зверей в комнату Генри, чтобы я с каждым поздоровалась и пожала каждому лапу.

Но и без романтической возможности побыть вдвоём получился вполне милый вечер, он обошёлся без неприятных моментов, которых я опасалась. Я уходила в приподнятом настроении, после того как Эми торжественно пригласила меня на свой день рождения. В августе.

Поцеловать меня на прощание Генри оказалось непросто, потому что нас окружали Эми с её осликом Молли и крокодилом Герби. Но он всё-таки поцеловал меня, и Эми захихикала восхищённо: она тоже хотела на прощание поцеловаться.

- Хорошо, хоть кошку не захватила, - сказал Генри, посмеиваясь. - Занятно, правда? И чуть жутковато.

- Ладно, получится в следующий раз, - успокоила я его. - Если ты позаботишься о безопасности.

Глаза Генри блеснули, но, прежде чем он смог ответить, Эми потребовала, чтобы я ещё раз поцеловала на прощание ее зверюшек. С крокодилом это было трудновато, и я просто шлёпнула его по длинной пасти.

- Не показывай язык, Герби! - велела я строго. - Это тебе не идёт. Мы только что познакомились.

Эми захихикала безудержно, а глаза Генри блеснули чуть сильней.

- Ну вот, хотя бы один своё получил, - сказала я.

- Мы увидимся ещё у миссис Хан... в главной квартире, - напомнил Генри. - Может, там будет немного... спокойнее, чтобы тоже получить своё.

Да, всё было почти о'кей.

Если бы нам удалось попасть к миссис Ханикатт. Я еще не успела выйти из своего прохода, а у Анабель вид был такой, будто она может ещё многое поведать.

- Чего я не понимаю, так это почему вы не договоритесь обо всём в собственных снах, - заметила она.

- Ну, тебе бы многое хотелось узнать! - усмехнулась я, пытаясь изобразить такую же улыбку превосходства, как у неё. Сама не вполне отдавая себе в этом отчёт, хотя могла считать, что в сны миссис Ханикатт за нами никто не последует, покуда никто не знает, кому принадлежит эта дверь, и потому не позаботились получить какую-нибудь личную вещь.

Наши собственные пороги были надёжно защищены и располагались ближе. Было не так опасно, что Анабель, Артур и все их тёмные силы перебегут через эту дорогу.

С другой стороны, подсознание нигде не бывает таким властным, как в собственных снах, поэтому я была очень рада, что свою штаб-квартиру мы устроили не у меня, где каждые десять минут из картинки мог выскочить чау-чау, по имени Расмус.

Анабель наклонила голову и посмотрела на меня с любопытством:

- Но вы, наверно, уже... интимны... да? Не допускать никого в свою душу - это типично для Генри. Вопрос: мешает ли это тебе или кажется сексуальным?

Если честно, и то и другое. Но Анабель это действительно не касалось. Я задумалась, объяснять ли ей разницу между леопардом и ягуаром. Но решила действовать прямо.

- Тебе хочется что-то знать или просто впрыснуть яду? - спросила я и посмотрела на наручные часы, которые как раз в эту секунду появились по правилам драматургии у меня на запястье. - Я спешу.

Анабель опять улыбнулась:

- Да, в самом деле? Ужас, как быстро идёт время.

Увы, это правда. Ужасней всего, что время идёт быстро, когда этого не хочется. И наоборот. Вся прошлая неделя для меня словно пронеслась, та самая неделя, которая Персефоне, наверно, показалась самой длинной в её жизни. Хотя она была гораздо лучше, чем я боялась, за что стоит благодарить Леди Тайну с её непристойными подробностями о «лимонадном пятне» на брюках Мэйзи Брауна.

- Не важно, было ли плохо то, что я сделала, не важно, как на меня все смотрят, судачат и делают глупые замечания. Намочить штаны в любом случае хуже всего, — говорила Персефона.

Я не стала уточнять, что Мэйзи, если история достоверна, намочил штаны лишь из страха перед Персефоной. Я была рада, что она оказалась так смела, и удивлялась, как она свободно проходила по школе, хотя могла бы втянуть голову в плечи и спрятаться дома, пока история не порастёт травой забвения. Надо отдать Персефоне должное - у неё ведь была мама. Когда она морщила нос и откидывала назад волосы, кто-то готовый отпустить в её адрес пошлое замечание, невольно его проглатывал. И с тем, что она значилась в списке Сэма-Стыдись, глупого братца Эмили, тоже хорошо справлялась.

- Всё жёстко. Но если она не носит футболку с моим именем, это я переживу, - заверила Анабель.

Кстати, об именах. У этой истории был побочный положительный эффект: Джаспер наконец усвоил все имена Персефоны. Всю неделю он называл её правильным именем, хотя не всегда дружелюбно, что Персефона в нынешней ситуации не могла не оценить. Джаспер относился к ней лучше, чем к её сестре Пандоре, которой вся история с платьем была неприятна и которая с Персефоной больше не разговаривала.

У нас дома, напротив, напряжённость прошла. Флоранс и Грейсон, похоже, закопали топор войны, Рыся занялась каким-то благотворительным турниром по гольфу и оставила нас в покое, а Лотти - Лотти пекла, что требовалось.

В понедельник были большие сочные пирожные «Мадлен», во вторник - семь разных сортов макарони, один лучше другого, в среду мы угощались лимонными пирогами, каких ещё не было на свете. Только в четверг, когда нам были предложены хрустящие круассаны с маслом, мне пришло в голову, что всё это французские лакомства. И когда в пятницу Лотти поставила на стол маленькие пирожки, воскликнув: «Voila, mes enfants! Canneles bordelais. Bon appetit!» - нельзя было не убедиться: её не просто вдохновлял Паскаль, планировщик свадеб. Она явно не считала зловещим его натянутый смех, он был также очарователен, как его акцент. Назначенная на роль свидетельницы (которую мама наделила правом распоряжаться церемонией), она уже не раз связывалась с ним по телефону, а на следующей неделе у неё была назначена встреча с флористами. Лотти, конечно, не хотела признаваться, что французская фаза в её кухонных делах как-то связана с Паскалем. Но табличка: «Закрыто из-за любовных забот» на двери её снов исчезла, а вместо неё появилась другая: «Не жди чудес - живи сейчас», что заметила не только я, но и Грейсон. Слишком поздно он осмыслил собственное обещание поженить своего дядю с Лотти.