Тени леса - Виктория Войцек

Первое, что я вижу — длинные черные патлы, обладатель которых явно не знает, что такое гребень и что волосы в принципе можно заплетать. Дальше — рука, бледная, тонкая, с узловатыми пальцами. Эти пальцы даже я могу переломать без труда. Если только захочу.

Как любой уважающий себя немного испуганный человек, я вскакиваю, хватаюсь за запястье и резко дергаю вниз. У меня нет времени разбираться, кто же решил так внезапно почтить нас визитом. Когда мальчишка (а, судя по голосу, это именно мальчишка) с грохотом падает на землю, бью носом сапога. Не глядя. Несколько раз. Незнакомец не сопротивляется. Не ожидал, видимо, столь теплого приема.

— Ты тварь сумасшедшая, — выкрикивает он и, зарываясь пальцами под волосы, хватается за лицо.

— Хороший удар, красотка. — Дио берет меня за плечи. Здоровяк, не желающий, чтобы кто-то незнакомый нарушал его покой и покой женщины, которая чешет его за ухом, решил вмешаться.

— А наш гость, как видишь, недоволен. — Указываю на того, кто валяется у меня в ногах. Небритый подбородок Дио упирается в мою макушку, но я стараюсь не обращать на это внимания. — Может, продемонстрировать еще раз?

Судя по фырканю, от которого несколько прядей падает мне на лицо, Торре согласен.

— Он назвал меня сумасшедшей тварью, — добавляю, и в этот момент пальцы на моих плечах сжимаются крепче. — Это очень плохие слова, Дио.

Даже и не знаю, зачем подначиваю. Наверное, потому что это весело. Торре считает своим долгом защищать меня, ведь именно я приношу ему еду, укладываю спать и пою песни, а также рассказываю небылицы, которые придумываю на ходу. Истории о несуществующих странах, о мертвецах, о затонувших кораблях и чудовищах.

Меня отодвигают в сторону. Просто убирают, точно выбывший из игры камень с расчерченного поля. Торре разберется сам. Мне остается просто стоять и с самым невинным видом наблюдать за происходящим. Но, когда я уже принимаю нужную позу и пытаюсь изобразить удивление, вмешивается Сатори:

— Не трогайте его!

Рыжей девочке не спится. Рыжая девочка, видимо, думает, что бессмертна. Она бросается к незнакомцу и закрывает его своим телом. Дурочка в зеленом платье. Она считает, что остановит Дио? Да здоровяк просто сомнет ее вместе с нашим ночным гостем, переломает ее маленькие пальчики, ага. Но Торре медлит. Явно не понимает, что нужно делать: отбросить Сатори или, раскинув руки, упасть сверху.

— Может, для начала попробуем узнать, кто перед нами? — предлагает Зенки.

Его голос теряется в шуме листьев и завываниях незнакомца.

— Если бы я говорила с каждым, кто называет меня нехорошими словами… — начинаю я, но меня обрывает Гарольд:

— Вынужден согласиться с Зенки.

По моему выражения лица несложно догадаться, куда я мысленно посылаю его. Далеко. К Вратам Ун.

Все это время Лиат сидел, уткнувшись в книгу; даже сейчас весьма неохотно отрывается от нее, чтобы понять, в чем дело. Гарольд не слишком заинтересован происходящим, но, раз уж мы (а точнее этот, в черной накидке со множеством ремней) помешали читать, он обязан вмешаться. Выслушать, разобраться, кто прав. И уйти. Лучше всего — молча.

Задумываюсь порой: и что вообще он забыл рядом с нами? Лиат умный. Слишком, ага. Да только знания его довольно бесполезны, как и он сам. Зато, общаясь с ним, я узнала, как сводить бородавки, с чем лучше не смешивать тулиан — крепкий напиток, который любят гнать деревенские, — и в каком порядке обычно ставятся фигуры хранителей в церквях. И ни один из этих, мать его душу, фактов не поможет мне в будущем. Никому не поможет!

— Дио, убери Сатори отсюда, — просит Гарольд.

Но, пока я не повторяю эти слова, здоровяк не двигается с места.

— Вставай, саруж. — Я легонько пихаю лежачего в бок.

Не спешите затыкать уши. Будто не слышали, как на базарах бранятся? По-нашему, по-галлерийски, это значит «проходимец». Есть у этого слова и иное значение. Так зовут тех, кто за деньги любовь свою предлагает. И стоят саружи, какого бы пола ни были, довольно дешево.

Мальчишка вновь трет лицо, а затем отвечает на языке моего народа. Он говорит без акцента, и его речь становится куда более богатой. Слышали бы вы это! Да даже я с десяток Половин назад так не выражалась. А уж я-то не стеснялась говорить окружающим все, что о них думала.

— Успокоился? — спрашиваю на наречии, к которому привычны мои спутники.

— Ты…

— Красотка, — Дио встревает в разговор тогда, когда незнакомец собирается повторить то, что сказал ранее, — я могу выбить ему зубы.

Накрываю ладонь пещерного своей, качаю головой: пока что не надо. Вот когда уйдет Гарольд, можно будет на этом несчастном мальчишке хоть удары отрабатывать. Я не буду против, даже если Торре съест его. Только пусть делает это подальше от меня.

Однако голос Дио заставляет незнакомца притихнуть.

— Как тебя зовут? — Сажусь рядом и упираюсь ладонями в колени.

— Антахар. Самриэль Антахар. — Он все еще валяется на боку.

— Либо ты врешь, либо кто-то явно тебе польстил. — Оборачиваюсь и усмехаюсь: — Переводится как «Зверь, бесшумно крадущийся в ночи».

Подобной особенностью — давать «говорящие» имена — могут похвастаться далеко не все народы, согласитесь. Такого нет у энис, нет у валрисов. А вот кириан и галлерийцы считают, что нужное сочетание слов может принести ребенку счастье в будущем. Не знаю, так ли это. Я побывала и Ину-ата Ишет, «Ушком, Острым Как Лист», и Ишет Ви, «Ушком, Преждевременно Скончавшимся» — ведь для матери, которая и записала это в Книгу, я и правда умерла. Разницы нет. Радует лишь то, что, в отличие от Зенки, у меня хотя бы есть имя.

— И чего это ты тут забыл, Антахар?

Убираю волосы и вижу темно-синий глаз. Он похож на большой драгоценный камень, точно ненастоящий. Второй же — тот, что справа, — выцветший, почти белый, наполовину прикрыт веком. Диву даюсь: и как не потерял его совсем. Ведь часть лица, которую Антахар тут же пытается спрятать, покрывают отвратительные ожоги. Так что мой сапог — не самое страшное, что повидал за всю жизнь Самриэль.

— Хотел погреться у огня. — Он вытирает кровь. Нос, кажется, не сломан.

— И давно ты тут… греться хочешь? — Скрещиваю руки на груди, смотрю строго, точно матушка недовольная.

Все еще помню, о чем не так давно с Зенки общались. Я — человек гнилой, последний, кому захочется доверить свой секрет. Почему? Наверно, потому что хранить не умею, говорю много, а уж сколько можно заработать, выбалтывая чужие тайны! Да только обычно мне рассказывают, кто с кем спит, кто на руку не чист. За такое не вздергивают на виселице, не прибивают ладони к помосту.

— С того самого момента, как вы двое начали…

Антахар складывает губы, затем растягивает их в улыбке, и я ловлю себя на желании в очередной раз заехать ему сапогом по лицу, услышать, как ломается его поганый нос. Но вместо этого облегченно выдыхаю: он не слышал ничего лишнего. Стоит признать: Самриэль действительно бесшумен. Ведь смог же подкрасться, смог затаиться. Предпочитаю думать, что ему просто повезло. И что он не врет, пристально глядя на меня единственным зрячим глазом.