Сокол против кречета - Валерий Елманов

Говорили, что он хотел урезать в правах и Орду – чувствовал, что тот не годится для больших дел. На этом же настаивал и Субудай, которому Джучи поручил воспитание Бату.

«Как знать, если бы отец прожил подольше и не умер слишком неожиданно даже для самого себя, то он, может быть, и переиначил бы свое завещание, – иной раз думал хан. – А с другой стороны, он поступил мудро, даже очень мудро».

Ведь кому он завещал все земли, лежащие к западу от Хорезмского моря? Именно ему, Бату, и сделал это далеко не случайно, считая сына самым многообещающим, поскольку большую часть этих земель еще предстояло завоевать.

Образно говоря, Джучи щедрой рукой подарил Бату не одну юрту, а несколько. Но в них пока что жили люди, которых ему предстояло оттуда выгнать или заставить платить дань, а такое далеко не каждому под силу. Значит, в него отец верил больше, чем в других сыновей. В него и еще в мудрого наставника Субудая.

Да, именно так. Он не мог не учесть мнение одноглазого барса, когда решал, какими землями кого наделить. Видел, что изо всех его сыновей сам Субудай тоже больше всех тянулся сердцем именно к Бату по той простой причине, что юный хан с каждым годом все больше и больше напоминал ему сына Урянхатая[75], безвременно погибшего в сече с урусами.

Даже повадки и жесты у них были схожи, не говоря уж об увлечениях. Впрочем, последнее как раз не удивительно, поскольку каждый из них – и Урянхатай, и Бату – с малых лет брали в пример Субудая, старательно копируя повадки и саму манеру поведения «барса с отрубленной лапой», да и не только одни повадки.

С малых лет Бату полюбил то, что нравилось старому полководцу, и возненавидел то, к чему тот относился враждебно, например своевольную непокорную Русь и ее непомерно гордый народец, осмелившийся в своей глупой никчемной любви к свободе дать отпор воинам Субудая.

Точно так же, как и его наставник, а может, и сильнее он мечтал отомстить за кровную обиду, причиненную его учителю, чтобы русичи заплатили десятками тысяч собственных жизней за смерть его сына Урянхатая. Время от времени он даже торопил Субудая идти в их земли, чтобы мстить, мстить и мстить, но всякий раз умудренный опытом полководец остужал его пыл, говоря, что у него для этого пока недостаточно сил.

Это было действительно так, хотя Субудай все равно пытался что-то предпринять. Ему даже удалось раздвинуть западные пределы владений Джучи, когда тот был еще жив, и дойти до Яика, установив границу по реке, но дальше дело застопорилось.

Потери, которые нес его тумен, были огромны, поскольку упрямые башкирские племена, вопреки ожидаемому, оказали отчаянное сопротивление. Они ухитрялись выщипывать изрядные куски из тела монгольского кречета, проявляя такую сноровку, такие навыки и умение, что Субудаю в бессильной злобе оставалось только пить айран, сидя в своей юрте.

Он не удивлялся внезапно проявленному ратному мастерству противника. Умный полководец сразу догадался, откуда «растут ноги» у башкирских побед, – Русь. На такое была способна только Русь и ее князь Константин.

Именно потому он без особых сожалений почти сразу после внезапной смерти Джучи покинул его улус. Дать дополнительные силы мог только великий каан, но лишь после того, как будет покончено с империей чжурчженей. Значит, надо помочь ее завоевать.

С той же далеко идущей целью он прихватил с собой и юного Бату. А где же еще волчонку опробовать молодые клыки, ощутить сладостную горечь горящих вражеских городов и насладиться жалобными воплями беспомощных врагов, умоляющих о пощаде?

До недавнего времени старый Субудай мог только гордиться своим учеником. Его сотня, а потом и тысяча по праву считались одними из лучших во всем войске брата великого каана, смешливого и простого Тули. До недавнего времени…

Ныне же Субудай, сидящий на почетном месте по правую руку от своего джихангира, не знал, что и посоветовать. Все хитрости, которые ему были известны и которые он сам не раз применял ранее, воюя с войсками империи Цзинь, здесь не годились либо потому, что не позволяло время года, либо по иным причинам.

Отпадал подкоп – мерзлый грунт ленивый ха-шар, как его ни подстегивай и ни пугай, будет ковырять до самой весны. Не годилось затопление. Зима прочно сковала льдом реку, да даже если бы и нет, то все равно – плотин рядом не имелось, а изменить русло Итиля… При одном взгляде на эту полноводную реку становилось ясно, что такой затее подходит лишь одно название – безумная.

Зажечь стены своими огненными стрелами? Тоже не подойдет. Нет такого горючего состава, который был бы в состоянии подпалить камень. А применить в помощь живой силе свою осадную технику не получалось – мешали все те же пушки.

Была у Субудая мысль изготовить очередную партию камнеметов подальше от города, ночью перетащить их вплотную к Сувару и начать обстрел стен. Благо камнеметы не нуждаются в особой точности. В какое место стены ни попадет камень – то и хорошо.

Монголы попытались так и сделать, однако и здесь их поджидала неудача. Как осажденные заметили, что там надвигается на них в темноте – не ведомо, однако камнеметы даже не успели докатить до намеченных еще засветло мест, как тяжелые пушки дали пол ним первый убийственный залп, затем, чуть погодя, – второй, потом третий, а четвертого не потребовалось.

Ров перед стенами был давно засыпан при участии все того же хашара из воинов Мультека. Бату даже успел завершить строительство гигантской насыпи, представляющей из себя широкую дорогу с желобом посередине, ведущую под уклон к городским воротам. Затем на дальний высокий конец насыпи воины Мультека с огромным трудом взгромоздили гигантский каменный шар, который тут же покатился вниз.

Поначалу хан и его приближенные ликовали – затея удалась, и камень действительно снес ворота с петель. Но Константин и его воевода Вячеслав честно исполняли союзнический долг перед Абдуллой, порекомендовав для такого случая дополнительные меры предосторожности. Булгарские и армянские мастера при возведении арок над воротами неукоснительно следовали русским чертежам, и теперь, через минуту, а то и меньше, по специальным пазам внутри узкого прохода с громким лязгом рухнули вниз сразу три огромные массивные решетки, наглухо перекрывая вход в крепость. Рухнули и были тут же заблокированы сверху.

Можно было бы попытаться поднять их, хотя бы немного – лишь бы хватило места, чтоб подлезть, но помимо решеток горожане вделали в арку над проходом несколько металлических трубок. Через них-то на атакующих и полилась черная, дурно пахнущая маслянистая жидкость. Случилось это, когда монголы, не доверяя столь ответственное дело хаша-ру, попытались взломать или поднять решетки.

Воины поопытнее сразу сообразили, чем все закончится, а остальные самозабвенно и безуспешно продолжали бороться с железной преградой, отделявшей их от вожделенной добычи, не обращая внимания на черную массу, стекающую по их спинам и противно хлюпающую под ногами, а напрасно.