Елизавета. В сети интриг - Мария Романова

– Это что такое? – пробормотала Елизавета.

Ответа, конечно, не было. Девушка встала из удобного кресла, подошла к двери и взяла в руки узкий конверт. Отчего-то она была уверена, что это не письмо от Анны и не записочка от матушки. Более того, никто не ошибся дверью или не намеревался сыграть с ней злую шутку. Сердце застучало.

– Это может быть только от него… – прошептала девушка и сломала печать.

«Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, смело могу я назвать праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, превращается в год невыносимых страданий. Стань же счастьем всей моей жизни, любимая! Согласись разделить каждый ее миг со мною – и ты никогда не пожалеешь о том мгновении, когда, собравшись с духом, решилась на сие изумительное деяние! Прошу тебя, молю – стань моею женою. К твоим ногам приношу я свое сердце, свою душу и все, чем владею! Прошу тебя, молю, скажи «да»!

Вижу слезы счастья на твоих глазах, единственная! Ежели сие не привиделось мне – буду ждать тебя в часовне Валентина Всемилостивого, покровителя всех влюбленных в десятый час пополудни. Ничего не бойся, ни в чем не сомневайся! И ты составишь счастье всей моей жизни!

Навеки твой принц Фридрих».

Дрожь охватила Елизавету. О, она знала, что принц питает к ней самые пылкие чувства, но такого она и представить не могла. Чтобы наследник престола решился на подобное! Это будет не просто бунт, это будет невероятный скандал, который затронет половину царственных домов Европы!

– Господи, спаси и сохрани меня… Но что же делать? Согласиться? Отказать?

Ноги цесаревны подкосились, и она не столько села, сколько упала в кресло у окна. Всего миг назад она была простой мечтательницей… Всего миг… А теперь она желанная невеста. Единственная и любимая… Кто бы мог подумать, что сие вообще возможно!

«Подумать… Подумать… Мне надо все хорошенько обдумать, взвесить… Я не могу вот так, без размышлений, как в омут, бежать в эту самую часовню, не могу назвать милого Фридриха своим единственным, не могу даже вслух такого произнести! И не могу ни с кем посоветоваться, вот что самое тяжкое!..»

Вдруг Елизавета почувствовала, что исчезает из своей уютной комнатки. Огромное, невиданное никогда прежде пространство охватило ее, закрыло со всех сторон. Казалось, что исчез весь мир и все чувства, ему присущие и им лелеемые. Все, кроме одного – отчаяния. Надо на что-то решаться и не с кем посоветоваться, потому что никто не сможет дать верного совета!

«Такое со мной еще будет! Будет и не один раз. Это – первый. Быть может, сие есть просто испытание для твердости моих устремлений, или, быть может, проверка истинности моих чувств? Быть может, Господь Бог соблазняет меня сейчас, как некогда змей-искуситель соблазнил первую из женщин, дабы проверить, та ли я, которую он избрал для еще неведомых мною самой свершений? Что же делать? Куда бежать? У кого правды искать?»

Часы на бане пробили полдень. Весеннее солнце заглянуло в комнату цесаревны и заиграло в золоте вышивки на шторах, овальном зеркальце и милых хрустальных безделушках, расставленных на туалетном столике.

«Словно солнышко мне подмигивает… Должно быть, хочет что-то сказать. Но вот что?»

До вечернего суаре время тянулось невероятно медленно. Цесаревна, сказавшись больной, не пошла играть в дворцовом саду, после отказалась от кофе, присланного заботливой графиней Анной. Она никак не могла понять, чего же хочет да и вообще, хочет ли чего-то.

Отказать принцу значило навлечь его гнев не на себя, что было бы неприятно, однако в сущности не так страшно, но на всю страну – ведь Пруссия, пусть и состоя в кровной родне с домом Романовых, однако все чаще выставляла себя врагом, чем другом или просто равнодушным соседом. Согласиться стать женой принца и тайно обвенчаться? О, сейчас это кажется таким прекрасным, таким желанным… Но вот что будет, когда пройдут годы и острота чувств утихнет?

«Да и есть ли они те самые чувства, о которых я сейчас думаю? Не минутное ли это увлечение? Или, быть может, вообще чья-то злая шутка. Дескать, стоит поманить эту незаконную пальцем, как она сразу готова бежать, не раздумывая, отдаться первому встречному?..»

О, принц, это правда, кажется по-настоящему влюбленным. Слова его пылки, руки горячи, объятия крепки. Но что, если сие суть прекрасное лицедейство? Что, если графиня Анна подговорила его изображать пылкую страсть точно так же, как уговорила меня назваться ею?

Елизавета мерила шагами комнатку, поглядывая на письмо Фридриха, которое бросила на туалетный столик, и удерживаясь от того, чтобы не перечитать его, должно быть, уже в сотый раз. За окном слышались девичьи голоса, смех, удары по мячу. Шелестели листья в дворцовом парке, временами легкий ветерок врывался и в комнату Елизаветы.

Девушка и замечала все это и не замечала – душа ее была столь неспокойна, что просто на минуту остановиться и оглядеться было почти невозможно. Она вспоминала каждый миг каждой встречи с принцем, пусть их было и не так много, пыталась увидеть в глубине его глаз коварный блеск или пошлую похоть, услышать в шепоте насмешку или намеренную колкость. Но ничего не вспоминалось и не находилось.

«Неужели принц столь искренен, сколь и безумен? Неужели долг перед страной для него значит меньше, чем чувства, испытываемые к незнакомой по сути девушке? Но если так, долго ли подобным чувствам жить? Достаточно ли их для семейной жизни? И не раскается ли он в своем порыве уже завтра?»

Елизавета думала о Фридрихе, хотя должна была бы сначала думать о себе. Хочется ли ей этого брака? Хочется ли ей жить с этим блестящим юношей? Не превратится ли он через два-три года в занудного болтуна? Станет ли он настоящим мужем, защитой и опорой или будет вынужден принять условия игры, которые навязывает наследникам престола высокая политика?

Наконец этот бесконечный день подошел к концу. Посиреневели тени, теплые сумерки накрыли дворцовый парк, пробрались в комнату к Елизавете, искажая очертания предметов и накрывая их все более непроницаемой пеленой. Колокола собора запели сложную вечернюю песню.

– Пора. – Елизавета встала. – Что бы ни произошло, я не могу просто отсидеться здесь. Я должна прийти на эту встречу, пусть даже для того, чтобы просто выяснить, что же готовится – свадьба или только фарс…

Конечно, ни о каком свадебном туалете не было смысла и думать. Девушка улыбнулась своим мыслям и взяла в руки шляпку – с широкими полями, отделанную вуалью, черными страусовыми перьями и вышитую бисером.

– Пожалуй, достаточно будет, если я надену платье цвета перванш. Оно точь-в-точь подходит по тону, не слишком яркое…

Цесаревна беседовала с зеркалом и пыталась успокоиться. Темно-сиреневая гладь ее молчаливого собеседника была спокойна и холодна. Но спокойствия не дарила. Более того, от звуков собственного голоса Елизавета стала нервничать еще сильнее.

– Нет уж, матушка, так не годится! – одернула она сама себя. – Что это ты? Нешто и впрямь поверила в высокие чувства? В любовь до гроба? Дурочка! Это будет просто нелепая комедия. А ты ведешь себя так, словно должна сделать в жизни самый главный шаг! Стыдись, ты же Петрова дочь, а не крестьянка.