Язычник - Арина Веста

Ляга трусил, видимо, молодцы в масках нагнали на него страху.

— Ну, как знаешь. А у меня к этой дамочке личный счет, она мой образок стащила, мамину память, и до сих пор не вернула.

Я беспробудно проспал часов до двенадцати дня. В этот час истинную бизнес-леди можно застать только за селектором, пультом, штурвалом или, наконец, нервно перебирающую вожжи вверенного ей коллектива трудящихся.

Модельное агентство «Артишок» оказалось модным, обклеенным зеркальным стеклом особнячком с игрушечной башенкой на крыше. Мимо охранников, надменных, как скульптуры острова Пасхи, я прошел незамеченным. На этот раз я даже не стал примерять образы, просто отвел глаза, чтобы не тратить время и силы.

В пресс-службе агентства я предстал, как журналист, прибывший для интервью с самой Линой Ляховицкой. Стройная, с мальчишескими бедрами пресс-секретарь сообщила, что ее метресса сегодня утром улетела во Францию. Но если меня устроит, то она организует встречу с коммерческим директором агентства. В пылу своего доморощенного следствия я был согласен встретиться с любым мелким бесом, который приоткрыл бы завесу тайны над темной личностью Лины.

Мы шествовали мимо прозрачных аквариумов-студий, где дефилировали, возлежали, позировали в прыжках и хореографических позициях фантастические существа: девушки, яркие, как бабочки, и бледные, порочно-женственные юноши. Сколько стоит их взгляд, поворот головы, покачивание бедер? О, это были слишком дорогие куклы, живые игрушки обезумевшей цивилизации.

Мебель, стекла и пепельницы украшал логотип агентства — летящая девушка Сирин. Ее абрис напомнил мне Наю.

— Павел Соломонович примет вас.

На двери красовалась витиеватая надпись, возвещающая о том, что мы переступаем порог зала для приемов.

Сквозь багровые шторы едва пробивался прозрачный осенний свет и шум улицы. На стенах светились хрустальные бра. Между ними красовался портрет Лины кисти именитого портретиста. Мне уже приходилось видеть его картины, почти зеркала, наделенные странной жизнью по ту сторону амальгамы. Лица и одежды светились, глаза сверкали живой переливчатой влагой, губы дрожали в едва заметной усмешке. Каждый волосок и ресничка натуры были точно выписаны. В золоченой оправе рам его модели казались красивее, чем в жизни.

Несколько минут я рассматривал портрет, чувствуя дрожь и тошноту. Но мне, как и в первый раз, не хватало света, чтобы составить ясное представление о Лине: красавица или уродина, алчный монстр или пустоголовая куколка с фарфоровым личиком? Идеальную фигуру Лины облегало черное искрящееся платье. Медные кудри осыпали обнаженные плечи. Черных очков на портрете не было. Тяжелый рот, крупноватый нос и «рачьи», слишком выпуклые и близко поставленные глаза показались мне смутно знакомыми, но я никак не мог вспомнить, где и когда я мог видеть этот довольно распространенный типаж. В кабинете стоял липкий приторный запах: агрессивный, запоминающийся букет, зрелые, приторные ароматы восточного гарема.

Может, я и вправду псих. Зачем этой надушенной дамочке тетради с генеалогией русских царей или скромный серебряный образок?

— Добрый день, всегда рады вниманию прессы, — седовласый красавец с карими, выразительными, как у овчарки, глазами, стремительно подал мне теплую, легкую руку и сверкнул идеальным оскалом: — Так что же вас интересует?

Светски обхаживая меня, коммерческий директор профессионально оглядывал мой несвежий джинсовый костюм, случайную рубашку и пыльные ботинки, но, против ожидания, его взгляд становился все более заинтересованным. Наверное, на этом месте матерому журналеру полагалось включить диктофон или достать потрепанный блокнот, но ничего этого у меня не оказалось.

— Простите, Павел Соломонович, меня интересует, главным образом, госпожа Ляховицкая. Изумительная карьера, яркая женщина. Это не может не волновать воображение читателей. Как? Почему? Откуда? Примитивные, но вечные вопросы…

— Каждый личный шофер мечтает поиметь хозяйку. Народные массы тоже заслуживают удовлетворения. Но служебная обстановка мало располагает к откровенности, простите, запамятовал ваше имя…

— Демид Артемьев, обозрение «Восточный экспресс».

— Никогда не слышал… Так вот, Демид, а не сорваться ли нам куда-нибудь для приватной беседы? Здесь есть чудное местечко, прямо под нами, в подвальчике.

В ресторане «Наутилус» вместо стен струились и кипели радужными пузырьками высокие хрустальные аквариумы, за стеклами безмолвное рыбье царство пялило на посетителей студенистые глаза-телескопы, брызгами салюта разлетались стайки неонов, степенными стадами паслись золотые рыбки, меланхолично поедали бурые отложения жирные экзотические улитки. Гонимый неутолимым беспокойством, вдоль стены аквариума носился на шести шарнирных лапах фиолетовый омар. Карликовые бархатисто-белые акулы рассекали плавниками зеленоватую воду. В прозрачном бассейне рыскали пираньи.

Светильники, столы, стулья, пепельницы, вазы повторяли затейливые формы морских звезд, улиток, осьминогов и прочей морской дребедени. Поедая морские деликатесы, посетители орудовали миниатюрными китобойными гарпунами и трезубцами Посейдона. В довершение фантастического буйства в центре зала, среди кораллов и фикусов, вцепившись в корабельный канат с увесистым якорем, извивалась порочная русалка. Волосы у нее был совершенно зеленые, как весенний мох. Я оглядывался по сторонам, выворачивая шею, точно Садко в гостях у Морского царя.

Павел Соломонович деликатно уселся спиной к сцене.

— Черепаший супчик скорей всего вчерашний… Так-с, что дальше? Маринованный спрут, рагу из трихилиуса. Есть омары… Не желаете?

Я посмотрел на энергичного красавца в аквариуме.

— Под соусом бешамель?

— О, да вы редкий гурман!

— Шучу, пусть живет. Давайте ближе к делу.

— Ближе к телу, всегда охотно… Тоже шучу. Кстати, где вы сделали такое потрясающее «тату»? Здесь или за границей? По раскованности напоминает гавайскую манеру. Было бы любопытно взглянуть на ваш торс. Нет, действительно интересно!

Павел Соломонович закатил обведенные томной тенью глаза.

— Как-нибудь в другой раз.

— А ваши волосы! Это настоящий «экзотик». Эстрадники просто передохли бы от зависти. Вы могли бы сделать неплохую карьеру в рекламе, в модельном бизнесе.

— Благодарю, но я уже староват для этого.

— Стар? — «Суперстар!», как шутят у нас в агентстве… В вас есть загадочность. Мрачная сила. Это может свести с ума, — на миг собачьи глаза Павла Соломоновича стали умоляющими, голос его прервался, словно он сглотнул накипевшую слюну.

Неуловимыми повадками этот лощеный дядька с бриллиантовыми запонками напомнил мне Донну Розу из тринадцатого отряда.

— Скажите, а кто возглавлял агентство до вашей нынешней патронессы?

— Я, — скромно потупившись, произнес Павел Соломонович. — Все десять лет вел агентство к процветанию, растил кадры, гнобил конкурентов и вот лишен всего. Что поделаешь, воля хозяина, всемогущего Вараксина.