Мост - Иэн Бэнкс

Она закусывает нижнюю губу, кулачки прижаты к темному оконному стеклу, на лице возбуждение. Она кажется такой юной…

И тут загораются лампы.

Самолеты оставили свои бессмысленные сообщения — клочки дыма едва видны, это мгла на фоне мглы. Мисс Эррол садится и берет стакан. Когда я поднимаю свой, она наклоняется ко мне через стол и заговорщицки произносит:

— За наших бесстрашных авиаторов, откуда бы они ни были.

— И кем бы они ни были, — касаюсь ее стакана своим.

Когда мы уходим, среди более осязаемых ресторанных ароматов едва улавливается легкий маслянистый чад. Загадочные сигналы исчезнувших самолетов сливаются друг с другом и текут через структурную грамматику моста, словно критика.

Мы ждем поезда. Мисс Эррол курит сигару. В роскошном зале ожидания играет музыка. Девушка потягивается в кресле и позевывает.

— Извините, — говорит она и добавляет:

— Мистер… постойте, если я вас буду звать Джон, вы согласны звать меня Эбберлайн? Но только не Эбби?

— Ну разумеется, Эбберлайн.

— Договорились, Джон. Как я поняла, ты совсем не в восторге от своего нового жилища?

— Это лучше, чем ничего.

— Да, разумеется, но…

— Но все-таки не ахти. И без мистера Линча я бы там совсем пропал.

— Гм… да, наверное. — У нее задумчивый вид. Она пристально глядит на свой черный блестящий сапог. Проводит пальцем по губам, серьезно смотрит на сигару. — О! — Гладивший губы палец показывает вверх. — Идея! — Теперь ее улыбка шаловлива.

— Это мой дедушка по отцовской линии построил. Секундочку, найду выключатель. Кажется, он где-то… — Раздается глухой удар. — Черт! — Мисс Эррол хихикает. Слышу ритмичный шелест, — кажется, это плотный шелк трется о гладкую женскую кожу.

— Ты цела?

— Цела! Голенью стукнулась. Где-то здесь они, лампы. Кажется, нашла… нет. Вот зараза, ничего не вижу. Джон, у тебя, случайно, зажигалки не завалялось в кармане? Я от последней спички прикурила.

— Извини, нет.

— Черт! А тросточку не одолжишь?

— Пожалуйста. Держи. Да вот она… Нашла?

— Да, спасибо, взяла. — Я слышу, как она постукивает и поскребывает, ищет путь во тьме. Ставлю на пол чемодан и жду, — может, глаза привыкнут к мраку и удастся что-нибудь различить. Вроде бы в углу есть что-то светлое, но все остальное абсолютно черно. Издали доносится голос Эбберлайн Эррол:

— Он хотел гнездышко рядом с эспланадой, а здесь — самое подходящее место. А потом наверху построили спортивный центр. Дедуля был слишком горд и не согласился взять компенсационный выкуп, поэтому квартира осталась в семье. Папа хотел продать, да никто не предлагал хорошей цены. Вот мы и устроили здесь кладовку. Кое-где потолок отсырел, но мы починили.

— Ясно. — Я слушаю девушку, но воспринимаю только звуки моря. Поблизости о камни или пирсы разбиваются волны. Я и чувствую море — в воздухе господствует его сырая свежесть.

— Ну наконец-то, — звучит приглушенный голос Эбберлайн Эррол.

Щелчок — и все освещено. Я стою в огромной полутораэтажной квартире, преимущественно с открытой планировкой. Кругом полно старой мебели и упаковочных ящиков. С высокого, в пятнах сырости, потолка гроздьями свисают причудливые люстры, стены облицованы потемневшими от времени деревянными панелями, лак с них облупился. Везде — белые полотнища, они полускрывают старинные, тяжеловесные серванты, платяные шкафы, кушетки, стулья и комоды. Другие предметы мебели зачехлены полностью и даже обвязаны веревками — ни дать ни взять огромные и пыльные подарки. Там, где раньше угадывались пятна света, сейчас — длинный экран непроглядной черноты, за незашторенными оконными стеклами видна ночь. Из соседней комнаты появляется Эбберлайн Эррол, широкая плоская шляпка все еще на ее голове. Девушка хлопает в ладоши — отряхивает пыль.

— Ну, так-то лучше. — Она оглядывается. — Тут чуток сыро и пыльно, зато тихо. И места побольше, чем у вас на У-седьмом. — Она возвращает мне тросточку, потом ходит среди мебели, откидывает простыни и чехлы, заглядывает под них. При этом она поднимает тучи пыли и чихает. — Тут где-то должна быть кровать. — Она кивком указывает на окна:

— Может, закрыть ставни? Обычно здесь сумрачно, но утром солнце может разбудить.

Я пробираюсь к высоким окнам — кускам обсидиана в обрамлении потрескавшейся белой краски. Загораживаю пыльные стекла тяжелыми ставнями, они при этом громко скрипят. Снаружи, внизу, я вижу изломанную линию прибоя и несколько огней вдали — это навигационные фонари и бакены. Выше, там, где должен находиться мост, — только беззвездная мгла. Волны блестят миллионами тупых ножей.

— Вот она. — Эбберлайн Эррол находит кровать. — Кажется, отсырела немножко, но я найду побольше простыней. Они где-то здесь, в этих ящиках.

Кровать огромна. Изголовье резного дуба изображает пару огромных распростертых крыл. Эбберлайн, в клубах пыли, идет рыться в шкафах и ящиках. Я испытываю кровать на прочность.

— Эбберлайн, это очень любезно с твоей стороны. Но ты уверена, что у тебя не будет из-за этого проблем?

Она громко чихает рядом с далеким ящиком.

— Будь здорова, — говорю.

— Спасибо. Нет, я не уверена. — Она стягивает с ящика простыни и газеты. — Но если вдруг отец каким-то образом прознает и рассердится, я наверняка смогу его уговорить. Не беспокойся, сюда никто не ходит. Ага! — Она обнаруживает толстый плед, несколько простыней и подушку. Зарывается лицом в плед, глубоко вдыхает:

— Да, вроде сухой. — Она стелит кровать.

Я предлагаю содействие, но получаю отлуп. Тогда снимаю пальто и отправляюсь искать ванную комнату. Она раз примерно в шесть больше комнаты 306 на уровне У-7. Одна ванна чего стоит — в ней может поплавать приличных размеров яхта. Туалет просто шикарен. Умывальник работает, душ и биде тоже дают водяные струи. Я задерживаюсь перед зеркалом, зачесываю волосы назад, оправляю рубашку, смотрю, не застряли ли кусочки пищи в зубах.

К моему возвращению в комнату постель уже готова. Над белым одеялом из утиного пуха раскинулись громадные дубовые крылья. Эбберлайн Эррол ушла. Входная дверь медленно покачивается на петлях.

Я закрываю дверь, гашу почти все огни. Нахожу старую настольную лампу и ставлю ее на ящик рядом с огромной холодной постелью. Потом лежу и разглядываю на потолке большие тусклые следы давно пролитых слез.

А они, словно древние фрески, глядят в ответ, отражая круглый стигмат на моей обнаженной груди.

Я дотягиваюсь до старой лампы и снова включаю тьму.

«Злезь на Покойника», — скозал мине етат старый убльюдок када я па питался палучит ат ниво коикакии свиденя. Ты гаварю старий долбаной изврашченетс закаво ты миня принимаиш. Тирпение мае лопнуло и я падрезал иму глодку. Я тибя спрашиваю где ста долбана Спяшчая Кросавитса и нахрена мине сдалса твой пакойник. «Нет, нет, — гаварид и крававими слунями всю маю новую керасу за бризгал. — Это скалу звать Покойник. На ней стоит замок, там ты и найдешь Спящую Красавицу, но только не забудь, что надо остерегаться…» — и тута убльудок памираит пависнуф на мине. Вот видь думаю зашибис ета ж аффигеть можна. Насраение упала канешна да тока ничиво ни паделаишь чо случилас то случилас.