Кавказская война. В 5 томах. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни - Василий Потто

Московским полком в то время командовал полковник Любавский, человек добрый и просвещенный, который принял живое участие в судьбе Полежаева. Но это уже запоздало. Полежаев, потерявший последние душевные силы, при недостатке характера и воли, неудержимо стремился вниз по наклонной плоскости. Напрасно говорят, что сослуживцы сторонились от него ввиду его прошлого. Не это прошлое, а настоящее поэта было тому причиной. Белинский недаром говорит, что Полежаев к своей поэтической известности присовокупил другую известность, которая стала проклятьем всей его жизни, причиной ранней утраты таланта и преждевременной смерти. Да он и сам говорит о себе:

Все это не могло не отражаться и на его произведениях. Особенность его поэзии состоит в том, что она почти всегда была тесно связана с его жизнью, а жизнь его представляла грустное зрелище талантливой натуры, подавленной дикой необузданностью страстей. Лучшие его произведения были не что иное, как поэтическая исповедь его безумной судорожной жизни. Можно удивляться только, как в светлые минуты душевного умиления Полежаев еще обретал в себе столько тихого и глубокого вдохновения, чтобы так прекрасно выразить одно из величайших преданий евангелия, “Грешница”, или написать “Песнь пленного ирокеза” и тому подобное.

В марте 1829 года, то есть на третий год солдатской службы Полежаева, четырнадцатая дивизия, в состав которой входил Московский полк, отправлена была на усиление Кавказского корпуса, по случаю турецкой войны, и таким образом Полежаев вместе с полком попал на Кавказ. В военных действиях ему, однако, не пришлось участвовать; только вторая и третья бригады посланы были в Грузию, а полки Московский и Бутырский расположились на правом фланге для обороны Кубанской линии. Полежаеву пришлось стоять в Александрии, между Пятигорском и Ставрополем, в местности, недавно служившей ареной кровавой деятельности Джембулата. Дымилась еще сожженная им Незлобная, лежали в развалинах казацкие хутора, – но туча уже пронеслась, и по Кубани царствовало сравнительное спокойствие. Вот как рисует перед нами картину этого затишья сам Полежаев:

Эрпилинский поход 1830 года был, таким образом, первым военным походом, в котором пришлось участвовать Полежаеву. Характер его в это время начал было во многом уже изменяться к лучшему, но безвыходное горе по-прежнему не покидало поэта. При этом и красоты степных безлесных пространств Северного Кавказа, вообще вдохновлявшего наших поэтов, далеко не привлекательны, почему и не восторгали собой Полежаева и не пробуждали в нем воображения, слишком охлаждаемого прозой жизни. Плодом похода его в Дагестан явилась, однако, поэма “Эрпели”; но литературное достоинство ее не велико: все произведение растянуто, стих местами вял, картины слабы, хотя и стенографически верны. Вот как, например, рисует Полежаев выступление из Грозной и личность начальника отряда, барона Розена, одного из славных участников войны 1812 года.

Далее поэт рисует картины самого похода:

Наутро узнали, что второй батальон в отряде Скалона и Бутырский полк с Дуровым давно уже ушли в Дагестан, и, в ожидании кровавой развязки, поднятой койсубулинцами смуты, стоят под Эрпели. Обещая передать читателям весь ход тогдашних событий, Полежаев говорит: