Семья Рэдли - Мэтт Хейг

Хелен впервые видит, чтобы Питер требовал объяснений от брата, но теперь, когда его понесло, она молится про себя, чтобы он остановился. Каждое его слово — шаг к капкану.

— Наш сосед, весьма уважаемый адвокат, только что выпил целый бокал крови. Крови вампира.

Уилл хохочет от души. Похоже, это его нисколько не взволновало.

— В кои-то веки расслабится мужик.

Клара хихикает, а Роуэн сидит молча, вспоминая о том, как Ева взяла его за руку и как это было приятно.

— Боже, — ужасается Хелен.

Радужное настроение Уилла слегка портится.

— Да что тут такого? Его же никто не кусал. Вампиром он не станет. Просто пойдет домой и несказанно осчастливит жену.

Именно эта мысль и наполняет Питера яростью.

— Уилл, тебе пора уезжать, — говорит он. — Марк уже что-то заподозрил. И другие люди тоже. Скоро вся чертова деревня только и будет судачить о том, что ты тут делаешь со своим уродским сраным фургоном.

— Пап, — вмешивается Клара.

Уилл искренне удивлен тому, что Питер так разозлился.

— Ох, Пити, какой ты у нас грозный.

Питер с грохотом ставит бутылку на стол, словно подтверждая замечание брата.

— Извини, Уилл. Просто это никуда не годится. У нас другая жизнь. Я позвал тебя, потому что положение было критическое. Теперь все позади. Тебе надо уехать. Ты нам больше не нужен. Мы не хотим, чтобы ты тут оставался.

Уилл ошеломленно смотрит на Питера, больно задетый его словами.

— Питер, давай… — подает голос Хелен.

Уилл переводит взгляд на нее. Улыбается.

— Скажи ему, Хел.

Она закрывает глаза. В темноте произнести это будет легче.

— Пусть останется до завтра, — говорит Хелен. Потом встает и начинает собирать тарелки.

— Я думал, что это тебе…

— Он уедет завтра, — повторяет она, замечая, как переглядываются Роуэн с Кларой.

Питер вылетает из комнаты, оставив бутылку на столе.

— Отлично. Просто отлично, черт возьми.

— Во дает папа, — комментирует Уилл.

А Хелен хлопочет вокруг стола, притворяясь, будто не видела, как он торжествующе подмигнул ей.

Они сделали это ночью в фургоне, перед тем как полетели в Париж.

Каждое соприкосновение обнаженных тел вызывало бурю сладостного восторга, и они смеялись от избытка чувств.

Он помнит, как впервые укусил ее, как глубоко был потрясен, когда понял, как хороша она на вкус. Это напоминало первую поездку в Рим: идешь по скромной улочке и внезапно замираешь на месте, ослепленный убийственным великолепием Пантеона.

Да, та ночь была идеальной. История любви в миниатюре. Влечение, взаимное узнавание, тонкая игра в разжигание и утоление жажды. Сначала опустошаешь партнера, потом снова наполняешь его.

— Измени меня, — шептала Хелен. — Сделай меня лучше.

Уилл сидит в патио, глядя на беззвездное небо. Он помнит все: слова, оттенки вкуса, восхищение на ее лице, когда ее кровь стекала в бутылку из прокушенного клыком отверстия на запястье и когда он поил ее собственной кровью, декламируя «Кристабель» Кольриджа и исступленно смеясь.

Леди Джеральдина,

Это вино Вас подкрепит — выпейте скорей,

Из диких целебных трав оно

Было приготовлено матерью моей.[11]

Предаваясь воспоминаниям, Уилл смотрит на освещенный луной сад и высокий деревянный забор. Его взгляд скользит вдоль забора, к задней части сада, за пруд с лужайкой, к пушистым силуэтам двух елок. Между елками мягко светится окошко сарая, словно некий глаз подглядывает за ним.

Уилл чувствует, что он не один, что за сараем кто-то есть. Он слышит, как ломается ветка, и через несколько секунд улавливает в воздухе запах крови. Он делает глоток Изобель из стакана, чтобы обострить нюх, затем медленно втягивает носом воздух. Запах крови смешивается с запахом растений, поэтому невозможно точно определить, кто там — может быть, барсук или напуганная кошка, а может, и кто-то покрупнее, человек, например.

В следующую секунду его отвлекает запах другой, знакомой крови. Это Питер открывает стеклянную дверь и выходит в патио с бокалом вина.

Они почти синхронно произносят «привет», и Питер садится на один из садовых металлических стульев.

— Слушай, извини, — нерешительно начинает он. — За то, что я так на тебя накинулся. Переборщил.

Уилл примирительно поднимает руку:

— Нет-нет, это я виноват.

— Спасибо, что приехал. Ты нам очень помог сегодня с полицейскими.

— Не за что, — отмахивается Уилл. — Я тут вспоминал про нашу группу.

Питер улыбается.

Уилл напевает их единственную песню:

Тебе очень к лицу это алое платье;

Пошали со мной, детка, раскрой мне объятья…

Питер, не удержавшись, подхватывает припев, хихикая над бредовым текстом:

Убежим от родителей, пусть пьют свой виски;

Я же знаю, на вкус твоя кровь точно вишни…

Когда охвативший братьев приступ хохота утихает, Питер говорит:

— На нее можно было бы снять отличный клип.

— Ну, зато у нас были свои футболки.

Они продолжают разговор. Уилл напоминает Питеру моменты раннего детства, проведенного на барже: как родители любили развлекать их интересными сюрпризами — однажды, например, притащили из торгового центра свеженький труп Санта-Клауса к полночному рождественскому ужину. Вспоминают братья и более мрачные времена, когда они жили в современном пригородном доме в Суррее: как кидались камнями в воздерживающегося приемного отца, когда он поливал помидоры в теплице, как вонзали клыки в визжащих от ужаса морских свинок, которых им по глупости купили в качестве домашних любимцев.

Вспоминают и полеты в Лондон на концерты вампирских панк-групп.

— А однажды мы полетели в Берлин, — говорит Уилл. — Помнишь?

Питер кивает. Они отправились послушать совместный концерт Игги Попа и Дэвида Боуи в ночном клубе «Автобан». Он был там самым младшим слушателем.

— Тысяча девятьсот девяносто седьмой, — говорит он. — Отличный был год.

Братья со смехом обсуждают, как в восьмидесятые смотрели вампирское порно.

— «Человек крови», — называет Питер, — помню этот фильм. Про вампира, который страдал аутизмом и запоминал группу крови каждого, кого встречал.