Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

— Зачем? — Рене не слишком хотелось светиться в официальных кругах Бельфлора. А вдруг выяснится, что это он придушил месье Тульона? Да и про «Скромницу» на Бельфлоре, наверное, еще не забыли. Вполне возможно, что его портретами уже обклеен весь остров.

— Затем, что иначе тебе придется делиться прибылью с Белтропом.

— В смысле? — не понял Рене.

— В смысле, платить налоги, — терпеливо пояснил Жиль. — Если ходишь без патента, то автоматически считаешься членом берегового братства и соответственно выплачиваешь на его нужды часть прибыли.

— Постой, а как же Каракатица? — заинтересовался Рене. — Он же был настоящим пиратом, членом берегового братства, но при этом у него было целых два патента — испанский и английский. И у Хитреца де Монтеня тоже был, только французский.

— Если было, значит, Каракатица и платил налоги два раза, в английскую казну и в испанскую, а де Монтень — во французскую. А ты как думал? Другое дело, что ни один, ни другой скорее всего не афишировали свою реальную прибыль и платили какую-нибудь мелочь, чтобы к ним не приставали. Но если бы вдруг властям стало доподлинно известно, что кто-то из них взял богатую добычу, то будь уверен, его заставили бы поделиться.

— Тогда я все равно не понимаю. Кого же в таком случае считать членом берегового братства?

— Да того, кто сам себя таковым считает! Но налоги в казну Скалшорза платят лишь те, кто расплевался со всеми остальными колониями. Ну или пираты по духу, если тебе угодно так их называть.

— Понятно, — сказал Рене. — Я к таким пока еще не отношусь. Пожалуй, действительно стоит прикупить французский патент.

Не то чтобы Рене так уж не хотелось становиться настоящим пиратом. Ему просто претила мысль, что заработанное им золото может хоть каким-то боком пойти в карман Белтропа. Право же, лучше отправить ее в карман французского короля, в конце концов, Рене дворянин и подданный короны, пусть и не самый законопослушный.

И первое, что сделал Рене после того, как красавица «Афина» причалила к пристани Бельфлора, это послал Шныря пробежаться по всем общественным местам портового городка. Вернувшись на корабль, юнга сообщил, что объявлений о поиске опасного преступника по имени Рене Резвый нигде нет. А вот Хвосту отныне предстояло быть осмотрительным, потому что за его голову, как, впрочем, и за голову покойного Сиплого, была обещана награда в пятьдесят золотых монет. Рене сначала немного оскорбился тем, что его сочли столь незначительной персоной, недостойной даже пятидесяти монет за голову, но, поразмыслив, решил, что это к лучшему. Лишняя известность ему сейчас ни к чему.

Сойдя на берег, Рене сначала зашел в магазин, где купил приличную одежду, в которой не стыдно показаться на людях капитану «Афины», переоделся и только после этого, гордо выпятив подбородок, распрямив плечи и положив руку на эфес шпаги, направился прямиком в губернаторскую канцелярию. Он был намерен получить эту проклятую бумагу, и если кто-то из чиновников рискнет высказать опасения, что он слишком молод, чтобы быть капитаном, то он заставит его ими подавиться.

Вопреки ожиданиям никаких проблем с покупкой патента у Рене не возникло. Чиновникам было абсолютно все равно, кому продавать патенты, лишь бы деньги платили. Когда его спросили, на чье имя выписать документ, Рене, на секунду задумавшись, с апломбом назвал: Рене Резвый. Его надменность вызвала усмешку на лице чиновника. Но никаких возражений не последовало, и, скрипя пером, тот вывел на богато украшенной печатями и завитушками бумаге указанное имя.

Обзаведясь бумагой, Рене принялся за намеченные ранее дела. Как он и предполагал, кое-кто из команды все-таки решился вложить часть золота в дело, и новоиспеченный французский капитан отправился беседовать с месье Собриком, имея на руках весьма круглую сумму денег. Чему месье Собрик, как и следовало ожидать, очень обрадовался. Вовсю нахваливая молодого капитана, его удачливость и великолепные деловые качества, он не счел для себя за труд свести Рене с несколькими торговцами. Результатом общения с ними стало заключение нескольких контрактов на перевозку товаров, что позволило Рене надеяться, что уже через несколько дней трюмы «Афины» будут загружены под самое горлышко, а его команда обеспечена работой на ближайший месяц.

Конечно, те из пиратов, которые не вошли с ним в долю, сначала были не в восторге от того, что их корабль вместо лихого морского ястреба превратился в презренную торговую шняву. Но когда Рене назвал долю каждого всего лишь после одного этого рейса, они сначала притихли, а немного погодя стали раздаваться голоса в защиту такого рода деятельности. А кому не понравится зарабатывать хорошие деньги практически без всякого риска? Кроме того, нападать на корабли, буде возникнет такая необходимость, им никто не сможет запретить, а следовательно, никакого урона их пиратская честь не понесет.

Наконец все товары были загружены, дела закончены, а деньги пристроены так или иначе. Команда собралась на борту в полдень, хотя отплытие Рене запланировал на раннее утро следующего дня. Они и так долго проторчали на Бельфлоре, целых десять дней. Пора и честь знать. Тем более что большинство членов его команды уже успели спустить все свои денежки и вернулись на корабль такими же нищими, какими были до того, как получили на руки по целому состоянию. Рене такое наплевательское отношение к собственному завтрашнему дню сильно раздражало. Он уже неплохо разбирался в ценах и знал, что за шесть тысяч вполне можно было купить приличный пинк, за восемь — шлюп, а пятнадцать — торговую шняву. Что стоило двум-трем пиратам скинуться и самостоятельно заняться делом? Но нет, они предпочли покрасоваться друг перед другом, швыряясь золотом в кабаках и тавернах, или спустить все, что у них было, за карточным столом каким-нибудь заезжим шулерам. Рене прохаживался по палубе, слушая их смех и рассказы о том, кто каким способом избавился от денег, и с трудом сдерживался, чтобы не высказать им все, что он о них думает. Останавливало его только то, что это было абсолютно бесполезно.

Впрочем, Рене не мог долго на них сердиться. К команде он теперь относился гораздо лучше, чем раньше. Его очень тронуло то, что практически все, кто ходил с ним в последний рейс, накануне отплытия снова собрались на борту «Афины». Вообще-то, по словам Хвоста, подобное случалось нечасто. Кто-то все равно оставался недоволен либо добычей, либо капитаном, либо чем-то еще и уходил в поисках лучшей доли. Иногда приходилось даже спешно нанимать кого-нибудь перед самым отплытием. То, что сейчас вернулись все, следовало расценивать как огромное доверие пиратов к своему молодому капитану.

Конечно, Рене это было приятно, и после такого аванса у него язык не повернулся что-то высказывать своей команде. Не его это дело, и они, в конце концов, не малые дети, чтобы их воспитывать. Да и у самого Рене рыльце тоже было в пушку — как он ни старался удержаться, а сотня золотых все равно растворилась в недрах очередного веселого дома.

Но какого черта? Рене даже разозлился на себя за свою расчетливость. После общения с торговцами он и сам на глазах превращается в торговца. Разве деньги существуют не для того, чтобы их тратить на удовольствия?