Повесть о прекрасной Отикубо. Повесть о старике Такэтори - Автор Неизвестен

Тюнагон грустно задумался, уставив глаза в небо.

Перед тем как переехать в Сандзёдоно, Митиёри подарил каждой даме из свиты своей жены по новому великолепному наряду. Все они очень обрадовались тому, что за недолгий срок своей службы получили возможность одеться по последней моде.

Тюнагон прислал людей с просьбой вернуть ему хотя бы утварь и вещи, но никого не велено было впускать в ворота. При этом известии Китаноката всплеснула руками от ярости.

– Этот эмон-но ками – наш злейший враг. Он мне всю душу истерзал, проклятый!

Кагэдзуми стал уговаривать ее:

– Успокойтесь, матушка, ведь потерянного не вернешь. Наши люди просили, чтоб им позволили хоть вещи забрать. «Забирайте поскорее», – ответили слуги этого эмон-но ками как будто по-хорошему, а потом вдруг не пустили никого за порог. Нельзя же было нашим людям лезть в драку…

И правда, тюнагону и его семье осталось только одно: всем скопом проклинать обидчика.

Наконец свечерело, наступил час Пса. К дворцу Сандзёдоно длинной вереницей подъехало десять экипажей.

Выйдя из экипажа, Митиёри увидал, что и в самом деле, как говорил тюнагон, главные покои дворца готовы к прибытию господ. Поставлены ширмы, повешены занавеси, настланы циновки… Митиёри понял, чтó сейчас должны чувствовать тюнагон и его близкие, и ему стало их жаль, но он все же решил довести свою месть до конца.

«Как, должно быть, страдает мой отец!» – думала Отикубо и оставалась безучастной ко всему. Ничто ее не радовало.

Митиёри сказал слугам:

– Смотрите не потеряйте ни одной чужой вещи. Я хочу вернуть все в сохранности.

В то время как во дворце Сандзёдоно царило веселое и шумное оживление, в доме тюнагона все были полны страха и тревоги.

Наконец пришла весть:

«Торжественный переезд состоялся. Сколько там слуг, сколько экипажей!»

«Значит, всему конец. Теперь уж делу не поможешь», – опечалились тюнагон и его близкие.

Но во дворце Сандзёдоно никто не думал о них. Там люди беззаботно веселились.

Акоги была полна благодарности к своему хозяину за то, что он так умело осуществил все, о чем она едва смела мечтать.

На другой день Кагэдзуми сам явился в Сандзёдоно и попросил:

– Пожалуйста, разрешите мне взять имущество моей семьи.

– Мы три дня не позволим дотронуться ни до одной вещи. На четвертый день присылайте за вашим добром. Все будет возвращено в полной сохранности, – ответили ему слуги и не стали слушать никаких доводов. В доме тюнагона еще больше встревожились…

А в Сандзёдоно три дня подряд не стихала веселая музыка. Праздновали новоселье на самый изысканный новый манер.

В назначенный день рано утром снова появился Кагэдзуми и начал слезно молить:

– Позвольте мне сегодня забрать вещи моей семьи. Мы перевезли сюда все наше имущество, все до мелочи, даже ларчики для женских гребней… Очень трудно обойтись без этих вещей…

Митиёри, торжествуя в душе победу, велел наконец возвратить Кагэдзуми все вещи согласно описи.

– Ах, вспомнил! – вдруг воскликнул Митиёри. – Где-то была еще старая шкатулка для зеркала. Верните шкатулку вместе с прочими вещами, ведь супруга тюнагона, кажется, считает ее бесценным сокровищем.

Акоги с готовностью отозвалась:

– Как же, как же, шкатулка хранится у меня, – и тотчас же принесла ее. Женщины, еще не видевшие этой шкатулки, дружно засмеялись:

– Ах, до чего же она безобразна!

– Надо приложить к ней записку, – сказал Митиёри, подумав, что одна шкатулка сама по себе не произведет должного действия, и попросил Отикубо написать несколько слов.

– Зачем? Если я дам знать о себе в такую тяжкую для моих родных минуту, то причиню им лишнюю боль, – стала отказываться Отикубо.

– И все же напиши, прошу тебя, напиши, – настаивал Митиёри, и в конце концов она написала на оборотной стороне дощечки, лежавшей на дне шкатулки, такое стихотворение:

Утром и вечером

Видело ты, как я слезы лью,

Ясное зеркало.

Но протекли года – и теперь

Память о прошлом сердцу мила.

Завернув шкатулку в несколько слоев цветной бумаги, Отикубо привязала к ней ветку дерева и отдала Акоги:

– Вот, передай моему брату.

Митиёри пригласил к себе Кагэдзуми и сказал ему:

– Вы, должно быть, считаете, что я поступил с вами очень неучтиво. Но, по правде сказать, меня взяла сильная досада, когда я узнал, что вы переезжаете в мой дом, даже не известив меня об этом. Теперь я уже остыл и намерен сам лично принести свои извинения вашему батюшке. И кроме того, показать ему ту бумагу, о которой шла речь. Передайте тюнагону, чтобы он непременно посетил меня сегодня или завтра. Может быть, вы и ваши братья сочтете неудобным для себя сопровождать его, но я буду очень рад, если кто-либо из вас примет участие в нашей беседе.

У Митиёри был такой радостный вид, какой вовсе не соответствовал обстоятельствам. Кагэдзуми был очень этим удивлен.

– Так вы непременно передайте вашему батюшке, чтобы он ко мне пожаловал, и прошу вас, приходите вместе с ним, – повторил Митиёри. Кагэдзуми, выразив свое согласие, удалился. Акоги поджидала его за дверью.

– Попроси-ка гостя подойти сюда, – велела она слуге. Кагэдзуми это показалось очень странным, но все же он подошел ближе. Из-за плетеного занавеса показался только самый краешек нарядного яркого рукава.

– Пожалуйста, передайте эту вещь Госпоже из северных покоев. Я бережно хранила ее, зная, как дорога она госпоже. А сегодня, когда стали возвращать ваше имущество, я вспомнила и об этой вещице…

Кагэдзуми еще более удивился. Голос показался ему знакомым.

– Но от чьего имени прикажете передать?

– Госпожа ваша матушка сама догадается. Вспомните, как говорится в одной песне:

Все изменилось здесь,

И лишь кукушки голос

Напомнил о былом…

Я словно та кукушка. Разве голос мой не напоминает вам о прошлом?

«Ах, да ведь это Акоги! Она у нас когда-то служила», – вспомнил Кагэдзуми.

– Как могу я вести сердечную беседу с той, которая так легко забыла свою родную обитель? Но все же, когда я вновь приду сюда, то по старой памяти навещу вас.

– А вот и еще одна ваша давнишняя знакомая, – послышался голос, и из-за плетеного занавеса выглянула дама. То была Сёнагон!

«Каким образом они оказались здесь вместе?» Не успела эта мысль промелькнуть в голове Кагэдзуми, как раздался еще один знакомый голос:

– А я, ничтожная, верно, уже забыта вами. Где вам помнить обо мне здесь, у вас в столице, где столько женщин

Красой затмевают друг друга,

Словно кошницы